С запада появились облака. Через час они затянули все небо, от синевы не осталось и следа. В ветровое стекло ударили первые капли. Я включил ближний свет.
Страховая статистика сменилась новостями, касающимися «Спина». За барьером, в сотнях милях над полюсами планеты, зонды обнаружили громадные серебристые коробки, размером с Нью-Йорк, а то и с Лос-Анджелес. Они парили над полюсами, но при этом не вращались по орбитам. Объект может казаться неподвижным над экватором, вращаясь по геостационарной орбите, но ничто, подчиняющееся обычной небесной механике, не в состоянии торчать неподвижно над полюсами. А эти штуковины всё же там находились. Сначала их засекли радары, затем были получены и фотоснимки. Ещё одна тайна «Спина», совершенно непостижимая для большинства, включающего и меня. Захотелось потолковать об этих штуках с Джейсоном.
* * *
К даче И-Ди я подкатил в разгар грозы. Молнии лупили в верхушки холмов, грохотали раскаты грома, тучи безжалостно хлестали землю ливневыми потоками.
И-Ди снял английский сельский дом с четырьмя спальнями, выкрашенный какой-то зеленовато-бледной немочью и живописно упрятанный в сотне акров образцово-показательного «девственного» леса. Дом сиял в сумерках штормовым фонарём. Джейсон уже приехал, его белый «феррари» стоял под навесом.
Он услышал шорох покрышек моей машины и распахнул дверь прежде, чем я успел постучать.
— Тайлер! — приветствовал он меня широкой улыбкой.
Я вошёл, опустил подмокший чемодан на керамическую плитку пола.
— Уж сколько лет Тайлер, — ухмыльнулся я.
Мы поддерживали контакт по электронной почте и по телефону, но, если не считать пары мимолетных встреч в «большом доме» во время каникул, впервые оказались наедине за все восемь лет. Конечно, время изменило нас обоих, можно было бы по каталогу проверять. Я за это время забыл, какое впечатление производит его внешность. Высоким он был всегда, в детстве не по возрасту. И сейчас он выглядел стройным, худым. Никак не нежным и хрупким, но тонко сбалансированным, как будто швабру перевернули щёткой вверх, поставили на пол, и она умудряется не упасть. Щетина щётки, венчавшей его голову, не превышала по длине четверти дюйма. Несообразно его белому «феррари» висел на нём мешковатый свитер с парой затяжек и уймой шерстяных катышков; джинсы тоже зияли потёртостями и парой прорех, а кроссовки, хотя и без дырок, явно видели лучшие дни.
— Давно ел? — спросил он меня почти сразу.
— Поздний ланч.
— Иначе: есть хочешь?
Голода я не испытывал, но от чашки кофе бы не отказался, что от него и не утаил. Медшкола сделала из меня кофемана.
— Вот везуха-то! — обрадовался Джейсон. — Я как раз купил фунт гватемальского.
Гватемальтеки, мало озабоченные грядущим концом света, продолжали выращивать кофе.
— Сейчас поставим воду, и я покажу тебе дом.
Мы обошли помещения. Интерьеры оказались какими-то нервными, возбуждающими. Стены цветов то яркого зелёного яблока, то интенсивного оранжевого, мебель капитальная, антикварная, «амбарной распродажи», кровати с латунными спинками; на окнах кружевные занавеси. По волнистому оконному стеклу всё ещё колотил дождь. Кухня и гостиная современные, большой телевизор, музыкальный центр, интернет. Уютно, особенно в дождь. Мы вернулись в кухню, Джейсон разлил кофе по чашкам, и, усевшись за стол, мы попытались сориентироваться в обстановке.
Он не слишком распространялся о своей работе, не знаю уж, из скромности или по соображениям секретности. За эти восемь лет он защитил докторскую по астрофизике, но почти сразу же ушёл из науки в «Перигелион фаундейшн», фирму отца. Возможно, верный выбор, так как И-Ди стал авторитетным членом президентского комитета по глобальным кризисным ситуациям. Кроме того, по словам Джейса, «Перигелион» вот-вот должен реорганизоваться из аэрокосмического исследовательского центра в официальный орган с властными политическими функциями.
— Но… как с точки зрения законности? — поинтересовался я.
— Ну, И-Ди же не мальчик. Он уже дистанцировался от «Лоутон индастриз». Вышел из совета директоров, а его акциями управляет «слепой» трастовый фонд. Юристы, разумеется, проследили за законностью.
— А ты чем в этом «Перигелии» занимаешься?
Он улыбнулся:
— Я веду себя паинькой, слушаю старших и вежливо высказываю свои соображения и предложения. Расскажи лучше о своей медицине.
Он спросил меня, не удручающе ли действует столкновение вплотную с человеческими слабостями, болезнями. И я рассказал ему о классе анатомии на втором курсе, когда я с десятком однокурсников анатомировал человеческий труп и сортировал его составляющие по размеру, весу, цвету, функциям. Ничего приятного в этом занятии, утешает лишь его абсолютная, голая правда и полезность для себя самого и для общества. Своего рода веха на жизненном пути. После этого от детства ничего не остаётся.
— Бог мой, Тайлер, тебе, пожалуй, надо бы чего-нибудь покрепче кофе.
— Да нет, ничего особенного. Это, кстати, и шокирует больше всего — что ничего особенного. Отходишь от человеческого трупа и топаешь, к примеру, в кино.
— Да, далеко от детства, от «большого дома».
— Оба мы далеко ушли. — Я поднял чашку к губам.
Потом мы перешли к воспоминаниям детства, рассеялись, оживились. Старые времена. Выработался стереотип: Джейсон называл место — ручей, подвал, рынок… — и я сразу вспоминал события, с этим местом связанные. Как мы влезли в винный шкаф, как засекли девицу из «Райс-академи» — звали её Келли Уимс — за кражей презервативов из аптеки «Фарма-сэйв», как Диана заставила нас читать надутые пассажи из Кристины Розетти, как будто бы они того стоили.
— Большой газон, — бросил Джейсон.
— Ночь, когда исчезли звёзды, — тут же откликнулся я.
И мы оба смолкли.
— Так… она приедет или нет? — прервал я молчание.
— Пока не решила. У неё что-то там намечено, надо переносить. Обещала позвонить завтра и сказать наверняка.
— Она всё ещё на юге?
Последнее, что я о ней слышал от матери. Диана училась в каком-то южном колледже. Не помню, чему. Социальная география, океанография… только что не хореография.
— Да, на юге… — Джейсон заёрзал на своём стуле. — У неё, знаешь, многое изменилось.
— Ничего удивительного.
— Она что-то вроде как помолвлена. Замуж собирается.
Я принял эту новость с большим достоинством:
— Что ж, пусть ей повезёт.
Ревности я, кажется, не ощущал. Да и какая может быть ревность? Между нами ничего «такого» не было. Да и быть не могло. И не виделись мы… Сколько? К тому же и сам я чуть ли не женился в Стоуни-Брук. Нам со студенткой-второкурсницей Кэндис Бун очень нравилось признаваться друг другу в любви. Пока не надоело. Кажется, ей надоело первой.
