Не смогу описать жестов, взглядов и прикосновений, сопровождавших интимные моменты. И не потому, что я ханжа и пурист, а из-за какого-то провала в памяти. Стёртые воспоминания не восстановились. В этом определённая ирония. Я запомнил строки статьи, которую мы обсуждали, помню меню в Чампсе, помню, кто сидел за столиком напротив… Но о наших минутах наедине лишь какие-то нечёткие кадры: полумрак в комнате, ветер играет шторами на окне, размытая зелень её глаз…
* * *
Джейсон вернулся чуть ли не через месяц. Он стрелой проносился по коридорам, как будто получил там, на Потомаке, какую-то энергетическую подкачку.
С ним прибыла куча охранников в чёрных костюмах, выросших неведомо на каком огороде, но, по слухам, из службы безопасности министерства финансов. Затем зачастили группки проектировщиков и подрядчиков, в разговоры с нашими сотрудниками не вступавших. Молли кормила меня слухами: компаунд пойдёт под бульдозер; компаунд расширяется; нас всех уволят; нас всех ждёт повышение окладов. В общем, что-то происходило.
С Джейсоном я не сталкивался почти неделю. Потом вдруг, в четверг к вечеру, он забрёл в мой кабинет и пригласил меня наверх:
— Хочу тебя кое с кем познакомить.
Подойдя к лестнице, я мгновенно оброс эскортом вооружённых охранников с табличками общего допуска на нагрудных карманах. Меня проводили в верхний конференц-зал. Точнее, отконвоировали, как будто подчёркивая, что иного маршрута для меня здесь не предусмотрено, шаг вправо, шаг влево… В дверь, правда, не впихнули, а открыли её передо мной вежливо, предупредительно. Я глубоко вдохнул и шагнул внутрь.
В комнате обширный стол красного дерева и полдюжины бархатных кресел. Кроме меня двое.
Один из них Джейсон.
Второй… Я мог бы принять его за ребёнка. По первому впечатлению, кошмарно обожжённый ребёнок, которому нужна немедленная пересадка кожи. Человек ростом едва в пять футов стоял в углу помещения. На нём синие джинсы и белая хлопковая футболка. Плечи широкие, глаза большие, как будто воспалённые, налитые кровью. Руки казались несколько длинноватыми в сравнении с укороченным торсом.
Но страннее всего казалась мне его кожа. Матовая, без бликов, пепельно-чёрная и совершенно безволосая. Морщинистая… хотя нет, не морщинистая, а какая-то свободно висящая на нём, как на иных собаках, однако изборождённая, глубоко текстурированная, как корка дыни-канталупы.
Этот человечек подошёл ко мне и протянул руку. Маленькую морщинистую ладонь маленькой морщинистой руки. Я, как во сне, принял её. Пальцы мумии, подумал я. Но под кожей ощущались мышцы, объёмность. Как будто я сжал в руке мясистый лист пустынного растения, схватил алоэ и почувствовал, как растение отвечает на сжатие. Человечек улыбнулся.
— Это Ван, — сказал Джейсон.
— Ван — кто?
Ван рассмеялся, показал крупные зубы без заметных дефектов.
— Мне эта шутка никогда не надоест.
Полностью его звали Ван Нго Вен.
* * *
Марсианин.
Как их только ни расписывали. От Уэллса до Хайнлайна. Но Марс, увы, оставался безжизненной планетой. Мы оживили его. Мы послали на него марсиан.
И вот перед нами живой марсианин, на девяносто девять целых и девять десятых процента человек, хоть и несколько странного обличья. Потомок высадившихся на Марсе миллионы лет назад колонистов, которых мы запустили в космос лишь два года назад. Время «Спина». Отличный английский, акцент чуть оксфордский, чуть делийский. Вот он прошёлся по комнате. Взял со стола бутылку минеральной воды, свинтил колпачок, присосался к горлышку. Вытер рот обратной стороной ладони. На складчатой коже выступили крохотные капельки влаги.
Я сидел смирно-смирно и старался запечатлеть каждое слово, произнесённое Джейсоном.
Вот что он рассказал, с добавлением кое-каких деталей, которые я узнал впоследствии.
* * *
Марсианин оставил свою планету незадолго до того, как Марс получил свою Спин-оболочку.
Ван Нго Вен — историк и лингвист, по марсианским понятиям сравнительно молодой, пятидесяти пяти земных лет, физически здоровый, крепкий. По ремеслу своему языковед, он завис между двумя назначениями, временно работал в двух сельскохозяйственных кооперативах и как раз проводил искромесяц в дельте реки Кирилодж, когда пришёл вызов.
Как и тысячи других мужчин и женщин его возраста и класса, Ван представил свои личные данные в комитет по организации предстоявшего путешествия на Землю, конечно же, вовсе не ожидая, что ему выпадет жребий. От природы несколько робкий, он и границу собственной префектуры едва пересекал, разве что по службе или по семейным делам. Узнав, что выбор комиссии пал на него, он вовсе не обрадовался и, не вступи он недавно в свой четвёртый возраст, непременно бы отказался. Конечно же, сколько угодно народу лучше него справились бы с этой задачей. Однако в комиссии ему разъяснили, что никакой ошибки в его назначении нет, что именно он по своим способностям и жизненным достижениям наилучшим образом подходит для полёта на планету предков. Что ж, он уладил все свои марсианские дела и уселся на поезд, направляющийся к пусковому комплексу в Базальтовой Суши (на наших картах Марса — Тарсис). Там он приступил к подготовке, чтобы достойно представить Пять Республик в ходе дипломатической миссии на Земле.
Марсианская техника лишь недавно достигла уровня развития, позволяющего человеку совершить полёт в космос. Ещё в недалёком прошлом правящим советам это предприятие казалось нецелесообразной авантюрой, способной привлечь внимание гипотетиков, требующей больших затрат ресурсов, мобилизации существенных промышленных мощностей, чреватой нарушением равновесия чуткой к воздействиям биосферы. Марсиане по натуре консервативны, им свойственна склонность к накопительству. Их бытовые и биологические технологии достигли высокого уровня развития, но тяжёлая индустриальная база отставала и едва справлялась с беспилотным обследованием крохотных, в хозяйственном отношении никчёмных лун планеты.
Конечно, они веками наблюдали окутанную оболочкой «Спина» Землю, размышляли о ней. Они помнили, что тёмная планета — колыбель человечества. Знали они как из собственных наблюдений, так и из данных прибывшего последним, запоздавшего ковчега, что окружающая Землю оболочка проницаема. Учитывали они и временны#769;е соотношения, обусловленные «Спином», хотя и не понимали, чем они вызваны. Они считали полёт на Землю возможным, но нецелесообразным. Ведь Земля статична, фактически это застывшая планета, нырнувший в земную тьму исследователь останется прикованным к планете на тысячелетия, даже если, вопреки всякой вероятности, отправится обратно в тот же день.
Однако однажды бдительные астрономы обнаружили, что в сотнях миль над полюсами Марса возникли и начали постепенно увеличиваться в объёме геометрические структуры, аналогичные тем, которые висели над Землёй. По прошествии длительного периода спокойного развития Марс привлёк, наконец, внимание анонимных и всемогущих существ, хозяев Солнечной системы. Вывод — неизбежность появления собственной барьерной оболочки вокруг Марса. Во властных структурах пошли толки о целесообразности консультаций с «опытной» в отношении оболочки Землёй. Прикинули возможности, мобилизовали ресурсы, спроектировали космический корабль и приступили к его строительству. И мобилизовали в качестве пилота и посланца Ван Нго Вена, исследователя, лучше остальных знакомого с древними земными традициями, её языками и историей. Вовсе выпавшей на его долю чести не обрадовавшемуся.
