— Тебе здесь что-нибудь надо?
Стрелка курсора достигла цели, а я накрыл рукой руку Молли:
— Я бы хотел узнать, чем ты здесь занималась.
Она напряглась. На виске возле её уха заметно пульсировала вена.
— Устроилась как дома. Возможно, несколько перестаралась. Не думала, что ты будешь возражать.
— Возражать против чего, Молли?
— Против того, что я включила твой терминал.
— Включила для чего?
— Так, ни для чего. Просто проверить, осмотреться.
Вряд ли моя скромная машина могла заинтересовать Молли. Компьютеру пять лет, древность почти антикварная. У неё в приёмной прошлогодний. К тому же я успел распознать открытую ею программу, закрытую так поспешно, когда я вошёл. Это была хозяйственная программа: счета, баланс чековой книжки, контакты.
— Мне таблица привиделась. Ну, я там щёлкнула, тут… Твой рабочий стол меня смутил. Народ экран по-разному компонует. Извини, Тайлер. Я проявила бесцеремонность. — Она выдернула свою ладонь из-под моей и щёлкнула по обоим выключателям. Экран погас, затих гул вентилятора. Молли поднялась со стула, оправила блузку. Она всегда приводит себя в порядок, когда встаёт. — Может, я займусь ужином? — Она отвернулась и вышла на кухню.
Я проводил её взглядом, подождал, пока створки двери-распашонки отмотаются в обе стороны и затихнут, выждал ещё немного и направился за ней.
Она сняла две сковородки со стенной полки. Взглянула на меня и отвернулась.
— Молли, если ты хочешь что-то обо мне узнать, достаточно спросить.
— Гм… Хорошо, учту.
— Молли…
Она с преувеличенной осторожностью поставила сковороду на горелку, как будто боялась её разбить.
— Ты хочешь, чтобы я ещё раз извинилась? Хорошо. Тайлер, прости меня за то, что я включила твой компьютер без разрешения.
— Молли, я тебя ни в чём не обвиняю.
— Тогда почему мы так долго это обсуждаем? Как будто весь остаток дня придётся выяснять, как и почему… — Глаза её увлажнились. Изумрудная зелень тонированных линз слегка сгустилась. — Да, я проявила излишнее любопытство.
— Любопытство к чему, к моим домашним расходам?
— Любопытство к тебе. — Она потянула стул из-под кухонного стола. Ножка стула зацепилась за ножку стола, Молли вывернула стул, села и скрестила руки под грудью. — Да, может быть, к самым банальным вещам. Может быть, именно к банальным вещам. — Она закрыла глаза и покачала головой. — Можно подумать, что я шпионка. Однако… да, к домашним расходам, к зубной пасте, к размеру ботинок, да. Да, мне хотелось бы чувствовать что-то большее, чем регулярный физиологический перетрах по выходным. Да, признаюсь.
— Но для этого необязательно залезать в мои файлы.
— Может, и необязательно. Но…
— Но?
Она тряхнула головой:
— Не хочу спорить.
— Иной раз лучше довести до конца то, что начали.
— Ну… Вот, к примеру. Каждый раз, когда ты чувствуешь, что тебе что-то угрожает, ты сразу напускаешь на себя этакий отстранённый вид. Весь такой возвышенный, недосягаемый, аналитический. Созерцаешь меня, как вошь под микроскопом. Как будто репортаж по телевизору. Как будто сквозь стеклянный экран. Этот стеклянный экран всё время здесь, разве нет? И весь мир по другую сторону экрана. Потому ты и о себе не говоришь. Потому я целый год жду, пока ты увидишь во мне что-то, кроме конторской мебели. Этот куда как мудрый взор, знающий, оценивающий. Как будто вечерние новости воспринимает. Как будто я — какая-то мелкая война на другой стороне планеты, где всех, кого убивают и кто остаётся в живых, зовут так, что нам, бедным, не выговорить.
— Молли…
— Я понимаю, что все мы в глубокой заднице, что всех нас выкинуло в «Спин». Предтравматический стресс, так? Поколение придурков. Разводы, адюльтеры, маньяки, садисты, сверхнабожные ханжи или такие вот невозмутимые… И у каждого веское оправдание, включая и меня. И если сознание своей значимости, своей роли незыблемой твердыни, опоры для заблудшей сучки в ночи тешит твоё самолюбие — я и с этим согласна, и это переварю. Но не преступление — хотеть большего. И я вполне по-человечески хочу прикоснуться к твоей душе. Не только к члену. К душе.
Она выговорилась, поняла, что сказала всё, что намеревалась сказать, и разъединила руки, ожидая моей реакции.
Я чуть было не произнёс речь. О том, что я вовсе не равнодушен к ней. Может быть, это не бросалось в глаза, но я заметил её сразу, как только вошёл в медпункт. Я впитывал динамику её тела, её походку, следил, как она встаёт, садится, зевает или потягивается, рассматривал её пастельных тонов одеяния, ювелирную бабочку на тонкой цепочке, учитывал и сравнивал её настроения, порывы, мимику и жесты. Закрывая глаза, я видел её лицо, думал о ней, засыпая. Она нравилась мне внешне и характером, мне нравился солёный вкус её губ и её интонации, прикосновение её пальцев и то, что они выписывали на моём теле…
Я собирался всё это ей сказать, но не смог себя заставить.
Это не было бы сущей ложью. Но это не было бы и полной правдой.
В конце концов, мы свели разговор к обмену утешительными любезностями; капнула одна-другая слезинка, последовали объятия примирения, тему замяли, и я сыграл роль кухонного мужика при мудром шеф-поваре, приготовившем весьма неплохие макарончики под соусочком. К полуночи мы уютно устроились перед стеклянным экраном, узнали о росте безработицы, о предвыборной гонке, о какой-то мелкой войне на другой стороне планеты и отправились в постель. Молли выключила свет, мы обнялись со всеми вытекающими последствиями. Тьма, окно открыто, небо пустое и тёмное. При оргазме Молли выгнулась дикой кошкой, потом расслабилась, обмякла. Мы не отодвинулись друг от друга, лежали, бедро к бедру, рука к руке. Полусвязные обрывки речи:
Я: «Знаешь, любовь…»
Она: «Ага. В кровати».
Она заснула, мне не спалось.
Я потихоньку вылез из постели, натянул джинсы и вышел из спальни. В такие бессонные ночи стаканчик-другой медово-травчатого ликёра «Драм-бьюи» помогает заглушить беспокойные внутренние монологи, кляузы, которыми внутреннее желудочно-кишечное сомнение донимает утомлённые лобные доли мозга. Но перед тем, как направиться к заветному кухонному шкафчику, я включил компьютер и вызвал свою хозяйственную программу.
Чем конкретно интересовалась Молли, я определить, конечно, не смог. Никаких изменений я не обнаружил, ничего вроде не добавлено и не стерто. Нашла ли она здесь что-нибудь, что приблизило её ко мне? И этого ли она здесь доискивалась?
Может, зря потратила время.
* * *
Ближе к ноябрьским выборам я чаще виделся с Джейсоном. Болезнь его активизировалась, проявлялась всё более явно, несмотря на увеличение дозировок, возможно, в результате стресса, вызванного конфликтом с отцом. И-Ди объявил о своём намерении «отобрать» «Перигелион фаундейшн» у тех, кого он заклеймил как чинуш-карьеристов, и у научного персонала, стакнувшегося с марсианином. По мнению Джейсона — пустая угроза, но эмоционально и организационно весьма весомая.
