Она задыхалась, ее чуть не рвало. Айзек тоже замолк, едва вдохнул пыль. Свет совсем померк, а воздух сделался непроницаемо темным и плотным. Диана с трудом выплюнула эту гадость, залепившую горло, и прокричала:
— Его надо туда!
Слышала ли ее миссис Рэбка? Слышала ли Сьюлин? Сьюлин услышала. Едва различимой тенью она приблизилась к Диане, помогла ей вытащить мальчика из машины и перенести в магазин, а миссис Рэбка следовала сзади, цепляясь за нее.
Магазин был не лучшим убежищем. Небеса словно прорвало, и пыль валилась непрерывно. Диане и Сьюлин удалось кое-как подхватить Айзека под руки и довести до подсобки. Он и сам изо всех сил старался им помочь. Они захлопнули за собой дверь, и все погрузились в кромешную тьму. Им ничего не оставалось, как только ждать, пока пепел осядет, чтобы можно было хотя бы дышать. Ничего подобного никто из них не ожидал. А у Дианы пронеслось в голове: «Неужели после всех этих лет именно здесь придется умереть?»
ГЛАВА 26
С той самой минуты, как обрушилась буря, Двали, Турку и Лизе стало ясно, что женщины-Четвертые и Айзек не успеют к ним присоединиться.
Потому что «буря» была нисколько уже не книжным словом и не походила на те сравнительно невинные выпадения пепла, не более страшные, чем снегопады ранней осенью в Вермонте, или на диковинный космический феномен, который к утру развеется сам собой. Если бы такое случилось в Порт-Магеллане, город оказался бы отрезанным от внешнего мира не на один месяц. Это походило на самое настоящее наводнение, даже потоп. Они находились на полностью обезлюдевшем Дальнем Западе, став здесь единственными очевидцами случившегося. Помощи было ждать неоткуда.
Более всего угнетала темнота. Когда группа разделилась, у них осталось всего два аккумуляторных фонарика, находившихся в машине Двали. Оба были полностью заряжены и, если верить производителю, этого должно было хватить на сотню часов работы, но и их света едва доставало, чтобы высветить крохотный кусочек пространства. Турк и доктор Двали настояли, что необходимо обойти все три этажа здания и проверить, не раскрыты ли где окна. Это само по себе было непростой и рискованной задачей. Завывание ветра напоминало о том, насколько они одиноки в этом заброшенном здании. Пепел все равно проникал внутрь через невидимые щели и дыры, сыпался в лестничные пролеты. Частицы его мерцали в свете фонариков, а его запахом пропитывалось все — одежда, тела.
В результате они укрылись в комнате на третьем этаже. В ней было окно, позволявшее наблюдать за тем, что творилось снаружи (если утро наступит, подумала Лиза, если солнце еще раз покажется им). Турк достал перочинный ножик, вскрыл им банку говяжьей тушенки и разложил ее по пластиковым тарелкам, которые обнаружил в кухонном буфете.
Судя по тому, что тут творилось, подумала Лиза, нефтяники больше всего походили на зеленых первокурсников. Сердитых, подавленных первокурсников. Об этом свидетельствовали разбросанные повсюду пустые бутылки, горы тряпья по углам, рваные страницы журналов с Самыми Большими Сиськами На Свете.
Двали беспокоился об Айзеке. Жалел, что «его с нами нет», волновался, не отразится ли новое выпадение пепла на его «коммуникативных способностях». Лизе казалось, он способен говорить об этом часами, что начинало уже попахивать безумием. Наконец она не выдержала и сказала:
— Если вы так о нем заботитесь, почему же вы так и не дали ему фамилию?
Двали посмотрел на нее искоса.
— Мы воспитывали его всей общиной. Миссис Рэбка дала ему имя Айзек, этого нам показалось достаточно.
— Айзек Гипотетиков, — сказал Турк. — Чем не фамилия? Учитывая родство.
— Не вижу тут ничего смешного, — ответил Двали. Но Лиза добилась чего хотела: он наконец замолчал.
Пепел падал гуще, чем когда-то в Порт-Магеллане и в Басти. Наводя фонарик на окно, Лиза видела перед собой искрящуюся серую стену, за которой уже ничего нельзя было различить. Даже не хотелось думать, что на этом месте может взойти.
* * *
Прошло немало времени, прежде чем за захлопнутой дверью в подсобке продуктового магазина пепел осел, и воздух стал пригоден для дыхания. Конечно, относительно пригоден. Все же в какой-то момент Диана почувствовала, что боль в груди отпускает, сухость в горле уже не так нестерпима, и голова перестает кружиться.
Сколько продлилась буря? Сколько времени они уже пробыли здесь? Она даже приблизительно не могла сказать. Не было ни дневного света, ни света вообще. Они не успели достать из машины фонарики или прихватить что-то, что могло бы пригодиться в такой ситуации. Единственное, что напоследок удалось, это разыскать — на ощупь и по памяти — в тесных закромах магазина то, что могло помочь очистить горло от пыли: запас газировки в пластиковых бутылках. Она была теплой, пенилась на языке и, смешиваясь с частицами пепла, имела привкус горелой шерсти. Но, если выпить ее достаточно, можно было уже хотя бы разговаривать.
Три женщины поочередно склонялись над Айзеком. Он лежал на бетонном полу и шумно дышал. «Он сейчас как оселок, которым нас всех проверяют на подлинность», — подумала Диана. Ему тоже удалось сделать несколько крошечных глотков из бутылки, но у него опять начиналась лихорадка. От высокой температуры его тело буквально исходило жаром. С того самого времени как посыпался пе пел, он молчал. Или был не в силах говорить.
«Мы тут — как три ведьмы из „Макбета“, — подумала Диана. — А он — наш кипящий котел, в который мы заглядываем».
— Айзек, — повторяла миссис Рэбка. — Айзек, ты меня слышишь?
Айзек откликнулся легкой дрожью, которую можно было понять как «да».
Диана прекрасно понимала, что сейчас им всем может прийти конец. Ее, конечно, страшила предстоящая боль, как и угнетала здешняя обстановка. Но она была Четвертой. Все они здесь были Четвертыми, даже Айзек в какой то мере. Все примерно одинаково относились к смерти. В конце концов, она прожила очень долго. Она помнила еще мир до Спина, Землю, которой потом не стало, но которую сохранила ее детская память в ту последнюю ночь: дом, поляна, звездное небо. Тогда она верила в Бога. Бога, который, любя мир, наделяет его смыслом.
Бог исчез. Даже такой, наверное, какого представлял себе безумный доктор Двали, когда задумал сотворить Айзека. Для нее все это уже в прошлом, эта болезненная вера в искупление. Она жила с этим… жила этим. В этом отношении она мало чем отличалась от своего брата Джейсона. А мания Джейсона немногим отличалась от мании Двали. С той только разницей, что он пожертвовал собой, а не чужим ребенком.
Айзек начал дышать спокойнее, и тело его слегка расслабилось. Диана гадала, как на него подействовало последнее выпадение пепла. Разумеется, речь могла идти о связи между мальчиком и всей этой «машинерией» — тем полуживым, что находится в пепле, возрождается, прорастает из него. Но что это такое? Какова его цель? Зачем это нужно?..
Голова у нее все еще слегка кружилась. Кажется, она умудрилась проговорить все это вслух.
