— Ни за чем, — ответила Сьюлин Муа. Голос ее превратился в какое-то карканье. — В этом нет смысла, это ничего не значит! Доктор Двали не желает этого признавать, но все это ерунда. Гипотетики — сеть самовоспроизводящихся машин. В этом мы все более или менее уверены. Но это не разум, Диана. Они не могут говорить с Айзеком. По крайней мере не на «ты», как мы с тобой.
— Ну вы загнули, — сказала из другого угла невидимая миссис Рэбка. — Вы ошибаетесь. Вы слышали голос ребенка, которого давно нет на свете. Это вы называете — «не могут говорить»?..
Марсианка промолчала. «Ну и странная беседа в темноте, подумала Диана, — и сколько же в нас „четвертости“!» Если б она сама не была Четвертой, что бы она сейчас ощущала? Наверное, только всеобъемлющий страх. Страх и клаустрофобию — от размеренного стука пепла о крышу (хотя все давно понимали, что никакой это не пепел), от чего вполне могли вскоре обрушиться балки и перекрытия магазина.
— Он говорит, что он помнит Эша, — сказала Сьюлин. — Но память — свойство машин также. Возьмите любой мобильник — у него больше памяти, чем у многих млекопитающих. Я полагаю, что первые машины гипотетиков были посланы во Вселенную с целью сбора информации. Они, наверное, и до сих пор это делают все более и более изощренными способами. Машины убили Эша, и им стали доступны его воспоминания. Он превратился в информацию, а Айзек — в приемник.
— То есть Айзек превратится в информацию?! — переспросила миссис Рэбка.
Голос ее вдруг сделался таким тихим, что Диане подумалось: «Вот наконец раскрылось ее сердце». Миссис Рэбка уже знала, что ее сын умрет, что другого исхода после соприкосновения с гипотетиками просто не может быть, но часть ее ума все еще сопротивлялась этой правде.
— А может, он помнит и Лоутона? — сказала Сьюлин, — вы ведь об этом, Диана, хотели спросить?
Чертова ведьма с Марса с ее проницательностью! Не даром ее даже собственная планета своей не признала. Свой народ, свои Четвертые. Но хуже было, что она и правда, попала в точку. Это действительно был тот вопрос, который Диана никак не решалась задать.
— Может, лучше не надо? — испугалась Диана.
— Здесь нет доктора Двали, он нам не помешает. Он хотел оставить откровения Айзека для себя одного. Но сейчас его здесь нет.
— Ну и что с того? — спросила Диана, почти в панике.
— Айзек! — позвала Сьюлин.
— Прекратите! — выкрикнула миссис Рэбка.
— Айзек, ты меня слышишь?
Миссис Рэбка опять крикнула: «Хватит!», но тут едва слышно отозвался Айзек: «Да».
— Айзек, — спросила Сьюлин. — Ты помнишь Джейсона Лоутона?
Хоть бы он сказал «нет», взмолилась Диана.
— Да, — ответил Айзек.
— Что бы он сказал, если бы он был сейчас здесь?
Айзек прочистил горло. Голос его звучал как-то сыро и сдавленно:
— Он бы сказал: «Привет, Диана». Он бы сказал…
— Не надо, пожалуйста! — воскликнула Диана. — До вольно…
— Он сказал бы: «Диана, берегись. Это сейчас произойдет. Последнее…»
Что произойдет, они не успели даже переспросить. Оно уже началось.
Удары исходили из самой глубины земли, из меловых толщ. Здание содрогалось, полы ходили ходуном, ни о чем думать было уже невозможно, и этому не предвиделось конца.
ГЛАВА 27
Один Айзек видел, что происходит.
Он много чего видел, но мало что мог объяснить даже самым близким людям — миссис Рэбка и Сьюлин Муа.
Например, он видел себя. И яснее, чем когда-либо, несмотря на то что в разгромленной подсобке магазина царила темень. Не собственное тело, конечно, а присутствие гипотетиков в себе, выглядевшее чем-то вроде серебряной пряжи. Она слилась с его нервной системой, пустив в теле тонкие корневища своих волокон, которые сплетались и превращались в мерцающий столб, — это был его собственный позвоночник. Если б кто-то увидел его таким, каким он видел себя сам, этот кто-то, наверное, ужаснулся бы. Да и сугубо человеческая часть Айзека этому ужасалась. Но ее голос постепенно слабел и угасал, а другой, противоположный, наоборот, внушал ему: «Ты прекрасен, как электрический ток, как салют».
Трех женщин вокруг себя — миссис Рэбка, Сьюлин и Диану — он видел тоже перед собой, но их свечение было намного слабее. Айзек догадывался: это из-за курса Четвертых, благодаря которому в них просочилось немножко — совсем немножко — той жизни, что была в гипотетиках. Они выглядели расплывчато, как фонари в тумане, тогда как он себе казался сияющим прожектором.
Еще он видел, как падает пепел за окном. Для него это был звездный танец, где каждая звездочка сияет своим светом и теряется в общем сиянии. Но, какими бы яркими они ни были, он видел и то, что за ними, — особенно на западе.
Бесплотно-хрупкие машины гипотетиков падали не по случайным траекториям. Эти траектории сходились в том месте, где из толщи пустынных пород прорастало и поднималось что-то совсем древнее. Оно лениво ворочалось, как сонный бегемот, и опрокидывало буровые вышки, ломало насосы и трубы. Земля тряслась. Оно шевелилось снова и снова, по мере того как падал пепел, словно откликаясь на какие-то неведомые сигналы и оживая.
Вот оно заворочалось опять, как свирепый зверь. Земля уже не дрожала. Она ревела. Айзек-человек ничего не видел и не слышал, зато другая его часть внимала стону сдавленной до предела и надломившейся скалы, на которой стоял дом, слышала грохот осыпающихся стен. Айзек снова ощутил в горле едкий воздух, дышать стало трудно и больно. Но это не имело значения для той его части, что умела видеть.
Это машина, проносилось у него в голове. Огромная машина, рывками поднимающаяся из-под земли в темной пустыне в сотне или больше миль к западу. Это машина — но она живая. Машина, но живая. Эти понятия не исключают друг друга. Голос в нем — тот, что прежде был голосом Джейсона Лоутона, — произнес: «Живая клетка ведь тоже белковая машина». То, что падает с неба, и то, что встает из-под земли, — тоже жизнь, только иначе устроенная.
То огромное, что взламывало землю на западе, напоминало Арку, судя по тем изображениям, что Айзеку доводилось видеть. Это было гигантское полукольцо из той же материи, что и пепел, только уплотненной и по-другому структурированной, чье молекулярное строение опровергало все законы природы. У Айзека не было слов для ее описания, но память Джейсона Лоутона подсказала ему слова: «сильные и слабые взаимодействия». Арка завораживающе мерцала, как радуга, переливаясь оттенками, которым нет названий. Это была Арка, предназначенная для перехода, но она не вела ни на какую другую планету.
И сейчас через нее проходило нечто. За ней зияла чернота, в которой ничего не мог различить даже Айзек, а над ней поднимались к звездам сияющие облака.
* * *
Толчки следовали один за другим, не переставая. В кромешной темноте это вызывало непереносимый ужас. Первые секунды Диане как-то удавалось еще с ним справляться, мысли ее все еще крутились вокруг брата Джейсона. А потом здание начало рушиться.
