— По определенному номеру? Не в полицию?
— Какая полиция! Через этот склад проходили не только штампованные игрушки и кухонные изделия из пластмассы, но и специфические химикаты, предназначенные для черного рынка.
— Оррин знал что-то об этом?
— Пока неясно. Возможно, он что-то заподозрил. Во всяком случае, пару месяцев назад Файндли его уволил — возможно, потому что Оррин слишком близко познакомился с характером его деятельности. Некоторые незаконные партии товара поступали на склад на считанные часы, за ними быстро приезжали. Оррин мог увидеть кое-что, не предназначенное для его глаз. Увольнение стало для него ударом — думаю, он отнесся к этому как к наказанию за какой-то проступок.
— Он вам об этом говорил?
— Немного и нехотя. Он, дескать, не сделал ничего плохого и мог бы поработать еще…
Сандра попросила у Боуза еще пива, чтобы было время пораскинуть мозгами. Только что услышанное еще больше ее запутало, и она решила сосредоточиться на том, в чем хорошо разбиралась и на что могла повлиять: на обследовании Оррина в приюте.
Боуз принес новую бутылку, она взяла ее, но тут же поставила на столик, весь в пятнах от бутылок, стоявших на нем раньше. Ему нужна новая мебель, мелькнуло у нее в голове. Или хотя бы набор подставок…
— Вы считаете, что Оррин мог располагать информацией, опасной для преступников-контрабандистов?
Боуз кивнул.
— Это не имело бы последствий, если бы Оррин был просто одним из бродяг, ненадолго нанимавшихся на склад Файндли. Он бы уехал отсюда, нашел другую работу, убрался с глаз долой, примкнув к другим нищим бедолагам. Но он опять всплыл, когда попал к нам. Хуже того, когда его спросили, где и когда он работал, он рассказал о шести месяцах, проведенных на складе. От названных им имен некоторые забеспокоились.
— Чего именно боятся контрабандисты? Что Оррин разболтает их секреты?
— Я же говорю, федеральные агентства слишком заняты, чтобы обращать внимание на коррупцию в полиции Хьюстона. Но следствие по делу сетей, торгующих средством долголетия, идет своим чередом. Для Файндли и для тех, на кого он работает, Оррин стал нежелательный свидетелем с момента появления его имени и истории в нашей базе данных. Улавливаете суть?
Сандра кивнула.
— Состояние его психики…
— Вот-вот. Если Оррина поместят в приют, то это будет равносильно официальному признанию его недееспособности. Тогда любым его показаниям будет грош цена.
— И потому мое заключение о нем имеет такую важность… — Она отхлебнула пива. Вообще-то она редко пила пиво, потому что его вкус был для нее сродни запаху грязных носков. Но сейчас холодная мага была как раз тем, что ей требовалось, как и состояние легкого опьянения. — Только я им больше не занимаюсь. Ничем не могу ему помочь.
— Помощи от вас я не жду. Наверное, не надо было вам все это рассказывать, но вы правы, услуга за услугу. Меня интересует ваше мнение о записях Оррина.
— Думаете, это какие-то зашифрованные показания?
— Честно вам говорю, я не знаю, что это такое. И хотя там упоминается про склад, я…
— Упоминается?
— Да, в той части, которую вы еще не читали. Но вряд ли суд согласился бы принять такие показания. Так что у меня это просто… — Он поискал правильное слово. — Назовем это профессиональным любопытством.
Называй, как хочешь, подумала Сандра, всей правды от тебя все равно не дождешься.
— Послушайте, Боуз, я видела, как вы себя вели, когда привели его к нам. Это было не простое любопытство. Он вам был по-настоящему небезразличен, по-человечески, что ли…
— К тому моменту я успел лучше с ним познакомиться. Бедняге досталось незаслуженно. Он такой… В общем, вы сами знаете, какой он.
— Уязвимый. Сама невинность.
Хотя то же самое можно было сказать о многих, с кем Сандра имела дело, ничего оригинального. И все же…
— Он действительно производит странное, подкупающее впечатление.
Боуз кивнул.
— Помните, что сказала его сестра? Про какой-то ветер у него в голове… Не совсем уверен, что она имела в виду, но очень похоже на правду.
* * *
Сандра не смогла бы ответить, когда именно она решила остаться на ночь. Скорее всего, решение пришло поэтапно. В ее небогатой интимной истории обычно это походило на медленное скольжение, в котором играли роль не слова, а действия: встреча глаз, первое прикосновение (она сама первой накрыла ладонью пальцы Боуза, подчеркивая какую-то свою мысль), то, как он сел с ней рядом, бедро к бедру, как будто они были знакомы уже лет сто. Странно, пронеслось у нее в голове, он словно давний добрый знакомый. Странно, но не переспать с ним превыше ее сил… все произошло само собой, и он оказался именно таким нежным любовником, как она надеялась. Она уснула с ним в обнимку.
Он встал так осторожно, что она не проснулась, но когда вернулся из ванной, она чуть разомкнула веки и сумела его разглядеть в янтарном свете городских огней, проникавшем в окно спальни. Бледный, но внушительный шрам, который она нащупала раньше, тянулся у него от пупка наверх, взбирался, как горная тропа, на грудь и доходил до правого плеча.
Хотелось спросить, откуда у него шрам, но он, поймав ее взгляд, поспешно отвернулся.
Утром Боуз поджарил гренки и сварил кофе, хотя толком насладиться завтраком у обоих не было времени. Он сновал по кухне: растапливая в кастрюльке масло, взбалтывал яйца. Все его движения были уверенными, ей было приятно за ним наблюдать.
Ночью ее посетила мысль, которую она решила высказать сейчас.
— Ты не работаешь на федеральные службы, — начала она, — и вряд ли ты из хьюстонской полиции. Но и не сам по себе занимаешься этим делом — на кого-то ты все же работаешь. Я права?
— Все на кого-то работают.
— На какую-то неправительственную организацию? Благотворительный фонд? Детективное агентство?
— Думаю, пора это обсудить.
Глава 8
РАССКАЗ ЭЛЛИСОН
1
После переноса на Землю менеджеры поместили нас в соседние палаты, и мы проспали почти два дня кряду. При мне постоянно находилось несколько сиделок, которых всякий раз, просыпаясь, я спрашивала о Турке. Они твердили, что с ним все в порядке и что скоро я смогу с ним поговорить. Ничего больше я не могла от них добиться.
Мне, понятное дело, требовался отдых. Так приятно было просыпаться, спать и видеть сны, снова просыпаться, не боясь за свою жизнь. Конечно, рано или поздно должны были возникнуть проблемы, весьма серьезные проблемы. Но препараты, которыми меня пичкали, делали меня непробиваемо спокойной.
Мои раны оказались небольшими и быстро заживали. Вскоре я почувствовала себя отдохнувшей и ощутила голод и легкое беспокойство. Я спросила дежурного санитара, — большеглазого парня с застывшей улыбкой, — нельзя ли мне полакомиться чем-нибудь посущественнее протеиновой пасты.
