Так стоит ли медлить?
Но тишина все тянулась и тянулась, и футболка на спине окончательно промокла от пота. Сохранять неподвижность становилось трудней с каждым мигом, легким не хватало воздуха, а стук сердца, казалось, разносился по пустым помещениям ничуть не слабей колокольного звона.
И вдруг легкий скрип кожи, едва уловимый шорох одежды, мягкий стук подошвы. Один, другой, третий…
Купился или меня провоцирует?
Как понять? Как?!
Шаг, еще один и снова, а потом вновь тишина. Дошел до рюкзака?
Бесшумно отлипнув от стены, я вывернул из дверного проема, повел стволом зажатого в руках обреза, а дальше – все обрывками…
Яркий круг электрического света, замершая у рюкзака темная фигура, спина, затылок… Выстрел!
Громыхнуло так, что заложило уши. Преследователь повалился как подкошенный и на выщербленной картечью стене расплескались черные брызги.
Передернув помпу, я взял на прицел неподвижно замершее тело, приблизился и с облегчением перевел дух. Заряд угодил в затылок, и лицо стрелка просто снесло. А брызги на стене не черные. Брызги – красные. Готов.
Не теряя времени, я ухватился за ноги и затащил тело в мужской туалет. Обулся и сбегал за рюкзаком, заодно подобрав оброненные мертвецом АПС и обрезиненный электрический фонарь. Потом, заранее готовясь к самому худшему, вытащил бласт-бомбу…
Твою ж мать!
Ожидания оправдались на все сто: нижний угол чемоданчика оказался полностью сколот и оттуда во все стороны расходились уродливые трещины, а точно посередине задней стенки темнела аккуратная дырочка. Одна – выходного отверстия не оказалось.
Повезло? Повезло.
Но так уж карты легли. Легкий снегопад, не самая удобная дистанция, бегущая жертва – сделать точный выстрел в таких условиях вовсе не просто. Вот стрелок и выцеливал черное пятно рюкзака. А там… да…
Дрожащими руками открыв чемоданчик, я осторожно стряхнул пластиковое крошево и обреченно выругался, глядя на выгнутую изнутри металлическую оболочку бласт– бомбы. Потряс – и точно: внутри задребезжали изуродованные пулей потроха.
Все, приплыл. Теперь куратор сожрет и не поморщится. И про форс-мажор ничего даже слушать не станет. Проще прямо тут себе пулю в голову пустить, чтоб уже не мучиться.
Но мы ведь не ищем легких путей, да?
С тяжелым вздохом я убрал остатки бласт-бомбы обратно в рюкзак; немного подумал и туда же сунул АПС со сбитыми номерами. После перебрался к покойнику и принялся обшаривать карманы его камуфляжной куртки.
Пусто, ключи, водительское удостоверение, бумажник, снова пусто. Нож, патроны, зажигалка. Все.
Мобильника нет. Странно.
В бумажнике – картонка доверенности на автомобиль, квитанция об уплате штрафа, несколько тысячных банкнот, мелочь.
Ну и что делать? Забирать трофеи нельзя – стрелок точно не сам по себе действовал.
Заберу документы, и тот, кто привел его сюда, перепугается и заляжет на дно. Потому как сразу на компетентные органы или причастных к ним людей подумает; другим выяснять личность мертвеца без надобности.
Решив схитрить, я сфотографировал доверенность, водительское удостоверение и серийные номера семисотого «Ремингтона» на свой телефон, после выгреб из бумажника деньги, остальное выкинул на пол. Затем тщательно вытер стеклянную колбочку с черным порошком и одну за другой прокатал по ней подушечки пальцев мертвеца. Осторожно, чтобы не смазать отпечатки, убрал пробирку в пластиковый пакет и спрятал его в рюкзак.
Убираться, убираться отсюда, пока мне голову не оторвали. Ходу!
Я поднялся на ноги и тяжело навалился на умывальник, с трудом устояв на ногах. В ушах зашумело, во рту появился неприятный привкус, а перед глазами заскакали серые точки.
«Небесное исцеление» – препарат, без спору, мощнейший, только вот компенсировать кровопотерю не под силу даже ему. Ладно, переживу. Повезло еще, что он в свертке подействовал.
Повезло – да. Так остывал бы сейчас на площади, снежком присыпанный…
Оттолкнувшись от умывальника, я подошел к двери и осторожно выглянул в коридор.
Тишина. Пустота. Темнота. Ну – не совсем темнота. Без фонарика вполне можно обойтись.
Дозарядив обрез, я в обход центрального холла прокрался к выходу на перрон, выскочил на улицу, и кожу немедленно обжег холод разлитой в воздухе магической энергии.
Надо убираться отсюда, пока передозировку не схватил.
Выйдя из-под перехода-конкорса, я глянул в небо, и вид скручивавшихся в гигантскую воронку тяжелых снеговых облаков буквально вдавил меня в асфальт. Стряхнув оцепенение, подобрался к краю перрона, осторожно сполз к рельсам и зашагал к замершему на путях грузовому составу.
Изогнутое зеркало границы свертка колебалось метрах в двухстах от вокзала, и чем ближе к нему приближался, тем сильней накатывала слабость. Ноги подгибались, приходилось опираться на вагоны и переводить сбившееся дыхание. Сердце давило, бок дергало, в голове шумело. Но медлить нельзя. Промедлю – здесь и останусь. Снежком присыпанный, ага.
Идти, идти, идти…
А потом мир вдруг кончился, и в воздухе задрожало мое собственное отражение. Бледное, с бескровными губами, припухшим носом и запавшими глазами. В одной руке опущенный стволом вниз дробовик, в другой нож с синевато-зеленым обоюдоострым клинком…
Нож?! Откуда?!
И вообще, что здесь…
Не успев вовремя остановиться, я врезался в призрачное зеркало; оно немедленно разлетелось на бессчетные осколки, и водоворот их обжигающе-холодных граней затянул меня во тьму.
Затянул во тьму, а вышвырнул на гравий невысокой железнодорожной насыпи. Я скатился с нее в густую траву и отрешенно уставился в самое обыкновенное, слегка подернутое серой дымкой смога небо.
Шевелиться не было сил. Да и не хотелось. Хотелось просто лежать, всем телом впитывая тепло летнего дня.
Лето – это хорошо. Куда лучше, чем промозглый холод царившей в свертке зимы.
Лежал бы так и лежал. Но нельзя.
Достав из нагрудного кармана штормовки телефон, я ткнул в иконку быстрого набора и поднес мобильник к уху.
– Ну? – ответил Шептало на вызов через три или четыре гудка. – Сделал?
– Шеф, усе пропало, – даже не пытаясь подражать интонациям Папанова, прохрипел я.
Шеф отозвался нецензурно. Сразу осекся, будто был не один, и уточнил:
– Что случилось?
Я рассказал. Владимир Николаевич помолчал, потом спросил:
– Ты где?
– К северу от вокзала, на путях.
– Сейчас заберут, – пообещал куратор и отключился.
Оно и к лучшему: разговаривать больше не оставалось сил. Кровопотеря, мать ее…
