Небось не столкнешься, коли встреч не ищешь! Русановы не
пытались увидеться с Лидией, потому что знать не знали о ее возвращении. Она же
не могла простить обиду. Правда, на Олимпиаду ей не за что было обижаться, это
уж она просто злобствует (Лидуся ведь всегда была малость озлобленная, в
отличие от очаровашки Эвочки и простодушной Оленьки). Пожалуй, кабы не просьба
Игнатия Тихоновича…
Олимпиада села, прижав к груди руки. Стоило ей начать думать
про Аверьянова, как у нее стеснялось дыхание. Что ж он с собой сделал,
страдалец? Как завершил свои счеты с жизнью? Дюков пруд близ Звездинки, в
Верхней части, озера Мещерское, Баранцево и Круглое, неподалеку от Самокатской
площади, все были уже обшарены на предмет обнаружения мертвого тела. Искали его
и в сормовских прудах да озерах. Не нашли. Ну, надо думать, что Аверьянов
правду написал в своей прощальной записке: уйдет-де в скит, там и будет
коротать два месяца, оставшиеся, по мнению врачей, ему до смерти. И то приписал
еще, что два месяца – это небось слишком щедро, что покинет он сей мир куда
раньше.
Уходя из мира, уходя из жизни, Аверьянов совершил поступок,
который сегодня чуть с ума не свел Русановых, а буквально завтра, когда станет
известен другим, сведет с ума Энск. Все свои деньги (два с небольшим миллиона
рублей в ценных бумагах, золоте и наличных деньгах) он перевел в собственном же
банке на счета, открытые им на имена Александры Константиновны и Александра
Константиновича Русановых. Отныне младшие Русановы сделались одновременно
держателями основных ценностей банка и владельцами его самого. Они даже
получали право единовременного и полного изъятия денег и ценностей и закрытия
банка! На небольшое имение близ Балахны Аверьянов подписал дарственную семье
покойного брата. На имя Марины была переписана купчая на землю, на которой
стоял дом на улице Студеной, ну и бумаги на право владения самим строением,
конечно. Оставлена была в банке (отныне принадлежащем брату и сестре
Русановым!) и небольшая сумма, из которой Марине ежемесячно на протяжении пяти
лет должно было выплачиваться скромное содержание. Увеличить ее, продав дом,
она не имела права без согласия новоявленных банкиров, потому что в банке
содержалась закладная как на дом, так и на землю. То есть продажа дома
банковский капитал уменьшала и выводила из оборота очень крупную сумму. Не
всякий согласится! То есть выбора у Марины не оставалось: жить – живи сколько
хочешь. Продать – не моги.
Честно говоря, Олимпиада Николаевна не больно-то разбиралась
во всем этом финансовом крючкотворстве. Однако Константин, долго изучая
дарственные бумаги, сказал: все оформлено так, что не подкопаешься даже при желании!
Для оформления Аверьянов обратился к лучшему нотариусу, обойдя Русанова. Оно и
понятно – хотел до времени сохранить секрет. Наверное, опасался, что Константин
Анатольевич станет возмущаться, протестовать…
Олимпиада Николаевна, между прочим, в том очень сомневалась.
Разве что для виду Константин потрепыхался бы, а на самом деле… Нет, ну кто в
здравом уме и твердом рассудке откажется от двух миллионов, которые отныне
будут принадлежать твоим обеспеченным, но далеко не богатым детям?! А вестницей
этой новости Аверьянов выбрал Лидию… Что за чудеса, что за непонятности!
Нет, как все-таки неприятно в жизни устроено: в каждой бочке
меда непременно есть своя ложка дегтя. Ну чего бы стоило Игнатию Тихоновичу
устроить все как-то поделикатнее? Зачем, скажите на милость, непременно нужно
было Лидию вмешивать? Прислал бы Константину бумаги через своего поверенного…
Или он непременно желал примирения в дорогом ему семействе? Но какое же тут
могло быть примирение? Лидия выполнила свою роль, принесла благую весть – и
все, больше некогда близким людям делать друг с другом рядом нечего.
Какое счастье, что она оказалась весьма тактична, не стала
затягивать визит и уехала обратно в свое Сормово, сославшись на поздний час!
Разумеется, Олимпиада Николаевна усиленно зазывала сестру приезжать в любое
время, когда ей заблагорассудится, ну а Лидия так же усиленно приглашала в
гости в Сормово, однако та и другая отлично знали, что родниться не станут и в
гости друг к дружке бегать (вернее, ездить) не будут.
Спасибо, конечно, Игнатию Тихоновичу: он снова свел Лидию и
Русановых, ну а сделать большее было уже не в его силах. Чужие люди, что и
говорить!
Итак, размышляла Олимпиада Николаевна, Сашенька – по выходе
замуж, Шурка – по достижении совершеннолетия (через шесть лет) сделаются очень
богатыми людьми. Пока же предстояло жить как прежде, и Константин Анатольевич,
быстрее всех оценивший случившееся, вообще предложил молчать, никому ничего не
говорить о внезапно привалившем богатстве. Тем более что досталось оно
Русановым в обход, так сказать, законной аверьяновской наследницы… Любой и
каждый теперь может бросить в адрес Русановых: Маринку, мол, обобрали!
Да ведь они не знали! Даже не подозревали!
Можно, конечно, отказаться… Или нельзя? Нет, кажется,
нельзя: право полного распоряжения капиталами начинается для Саши именно со дня
замужества, а для Шурки – с совершеннолетия. При всем желании ничего для Марины
не сделаешь!
Почему так поступил Аверьянов? Почему обобрал родную дочь?
За что так наказал?
Олимпиада Николаевна открыла глаза и сердито посмотрела на
лунный луч, который назойливо льнул к лицу.
– Да не знаю я! – сказала ему сердито, как живому,
приставучему существу. – Не знаю, не понимаю ничего! – И отвернулась
к стенке, зажмурилась изо всех сил: – Все, спать! Спать!
Уснула она, конечно, только под утро и все бока отмяла,
ворочаясь.
Конечно! Разве от таких новостей уснешь?!
* * *
...
«Петербург. В светских кругах произвел сильное впечатление
слух о том, что И.Л. Горемыкин при обсуждении законопроекта о городском
самоуправлении в Царстве Польском выступил в защиту польского языка».
...
«Наследник цесаревич назначен шефом казачьего полка».
Санкт-Петербургское телеграфное агентство
...
«Обсуждая вопрос о локаутах и забастовках, мы находим, что
зло коренится в полной неразработанности рабочего вопроса. Следует, в
частности, помнить, что заводы, где так процветают забастовки, принадлежат в
большинстве случаев иностранным капиталистам, руководятся иностранной
администрацией, а рабочие – русские, к интересам и нуждам которых иностранцы
глубоко равнодушны.
Не следует забывать, что общий лозунг нашей промышленности в
последние годы – искусственное сдерживание развития производства в целях
дальнейшего взвинчивания цен на произведенные предметы. Кому-то выгодно забастовочное
движение, кто-то на нем выигрывает!»
«Новый экономист»
* * *
