Полицейский огладил усы, и толстощекое лицо его вдруг
сделалось по-купечески степенным:
– Правильно мыслите, господин студент, конечно, вам
потребно бы…
– А чего тут правильного? – перебил
встрепенувшийся возчик. – Чего правильного, дядя? «В банку положить,
папаше сказать…» Небось, узнав, что вы сами, барчук, без евонной поддержки
разжились, родитель и вовсе лишит вас своей подмоги. Только на себя и на свой
капиталец рассчитывать придется. Рано или поздно вы всяко выньмете денежки из
банки и спустите к чертям. Ну а коли так, зачем дело в долгий ящик откладывать?
Лучше уж с этого начать.
– Браво! – завопил Борискин приятель и тоже вылез
из санок, разминая ноги. – Устами народа глаголет истина! Вот я и говорю:
поехали в «Венецию» или в «Белый медведь»! В «Венеции» нынче вечером знаешь
что? Дебют несравненной красавицы Клары Черкизовой в качестве певицы романсов!
– Клара Черкизова! – внезапно разволновался
полицейский. – Актерка, что ли? Тьфу! Да что вам эта Клара?! Что
«Венеция»?! Вы, молодой человек, вот как должны поступить: выигрыш ваш снесите
в банк, хоть бы вот в этот, господина Аверьянова, Волжский промышленный,
положите под хороший процент, только батюшке и в самом деле – ни-ни. Ни
словечка! Живите, как прежде жили, терпите его воспитание. Поучение
родительское – не вошь, до крови не заест. И вытерпеть можно, и смолчать.
Денежки же прирастать процентом будут. А Клара эта ваша… Она в жизни вовсе не
Клара, а Клавка, я доподлинно осведомлен, с ейной горничной в хорошем
знакомстве состою. Клавка она, говорю вам! Не стоит того, чтоб на нее весь
капиталец угрохивать. На дешевку, на актерку спускать… Жалко! Удача – она ж не
прислуга наемная: нынче пришла, а завтра уж не дождешься. Вдруг вам более не
подфартит?
– Подфартит! – уверенно сказал Бориска. –
Подфартит, я знаю!
– Откуда же вы это знаете? – удивился полицейский.
– А оттуда, – таинственным голосом проговорил
Бориска, – что у меня всегда в рукаве – козырный туз! И когда игра пойдет,
я его в нужный момент – р-раз! – и мечу. Вот так! Пошла игра!
И он, сунув правую руку в левый рукав шинельки, выдернул
что-то – в первую минуту Лидии показалось, будто это и впрямь карта, только со
странной, блескучей какой-то рубашкой, – и швырнул в лицо полицейского.
Тот вскинул руки, словно пытался ту карту поймать, но бестолково хлопнул перед
лицом ладонями, закинул голову – и вдруг принялся медленно, медленно, как бы
нехотя заваливаться на спину. Заваливался он, заваливался да и грянулся наконец
наземь. Тяжко грянулся, так, что гулко отозвалась земля.
– Что ты, дядя? – громко, испуганно воскликнул
возчик, вытягивая шею и глядя на лежащего. – Что это с ним, а?
– Да ничего особенного, – усмехнулся
Бориска. – Я ж говорю – игра пошла! Козырные, выручай!
И он, снова сунув руку в рукав, на сей раз левую в правый,
опять выдернул из него что-то – Лидии все еще казалось, будто карту! – и
швырнул возчику прежним, небрежным и в то же время острым движением. И возчик
совершенно так же, как до этого полицейский, хлопнул в воздухе ладонями, потом
схватился за горло, покачнулся – и грянулся с козел.
– Алле-оп! – непонятно крикнул Бориска и шутовски
раскланялся. – Выход на комплимент! Давай, Ганин!
А затем произошло следующее. Тот молодой человек с бледным
лицом, который до этого сидел в санях, приобняв денежные мешки, выскочил вон.
Теперь лицо его сделалось еще бледнее, к тому же подергивалось нервически.
Мешки он поволок за собой, но один из них зацепился за что-то в возке и никак
не доставался. Бориска подбежал, дернул, помог, высвободил мешок, ловко выкинул
его на снег. Бледный Ганин неуклюже подбежал, подобрал, потащил в сани, где
сидели студенты, то и дело оступаясь и оскальзываясь.
Тем временем двое товарищей Бориски выскочили и, подхватив
лежащего полицейского за руки и за ноги, закинули его в тот возок, где прежде
сидел Ганин с деньгами. Горло у полицейского было плотно закутано густо-красным
шарфом.
«Что за шарф? – удивилась Лидия. – Не было у него
никакого шарфа. И почему он не шевелится?» Она то ли не понимала, что
произошло, то ли просто отказывалась понять – разум противился.
Уложив полицейского, сотоварищи Борискины подхватили и
возчика, сунули внутрь возка и его. Действовали они споро, проворно, а вот
Ганин все еще запинался на каждом шагу, все еще тащил мешки к кошевням.
– Живей, сволочь! – люто крикнул Бориска, пнув его
пониже спины.
Ганин упал на колени да так и пополз вперед, смешно вихляясь
всем телом и таща за собой мешки. Бориска захохотал и снова пнул его столь
крепко, что Ганин простерся ничком, а когда обернулся, лицо его было залеплено
талым снегом.
– Зачем?! – крикнул он. – Ты бешеный! Нашел
время беситься! Тикать надо, а ты тут цирк устраиваешь!
– Ты что-о?! – изумленно протянул Бориска,
наклоняясь над ним. – Учить меня вздумал? Да что ж это такое, все учат да
учат! Может, еще в угол поставишь да розгами пороть станешь? Ну, этого терпеть
я не намерен, извините великодушно!
Он дернул правой рукой – просто дернул! – и из рукава
снова вылетела… карта. Мелькнула у горла Ганина, и тот выпустил мешки, но
руками хлопать не стал – просто раскинул их широко, запрокинулся назад да так и
замер на коленях. Горло его тоже окуталось красным шарфом.
Студенты переглянулись.
– Сдурел, Бориска? – опасливо спросил один из
них. – Зачем ты его убил?
«Убил! – словно бы прокричал кто-то истошно в голове
Лидии. – Убил! Он их всех убил – и полицейского, и возчика, и Ганина!» Ну
да, наконец-то она все поняла. Никакую не карту козырную выбрасывал Бориска из
рукава – он метал спрятанные там ножи, метал с непостижимой, какой-то цирковой
ловкостью и поражал ими насмерть…
– Зачем ты его убил? Он же нам помогал! – повторил
между тем студент. – Он же нам помогал!
– Ну и что? – глянул на него Бориска вроде
беспечно, но глаза его вмиг словно бы выцвели, приобрели оттенок безумной
белизны. – Помогал, помогал… Он же не идейный, он же за деньги! Больно
была нужда делиться с ним. Берите его, грузите. И хватит тут топтаться, пора
разъезжаться!
