Саша невольно усмехнулась своим мыслям. И тут же испуганно
оглянулась: не слышал ли кто, как она хихикнула? Здесь у всех такие печальные лица,
такие тоскливые глаза. Но нет, на нее никто не смотрит, все взгляды устремлены
на крыльцо.
– К Мальцеву кто? Проходи! – командует
надзиратель. – К Новикову кто? Проходи. К Овсеенко кто? Проходи…
Минуя входящих женщин, на крыльцо из приемной выскользнула
девушка в синей юбке и серой жакетке, повязанная, как и все, платочком. Саша
встрепенулась – не Милка ли Любка? И с ужасом поняла, что забыла, как та
выглядела. Ни глаз, ни черт лица не помнит! Как же она ее узнает?
Нет, вроде не она. Та, кажется, была повыше… Или нет?
Девушка остановилась за углом стены, почти рядом с Сашей,
сняла платочек с гладко причесанной головы, встряхнула его и принялась
перевязывать. Внезапный порыв ветра вырвал платочек из рук, и тот же порыв
сорвал шляпку с Сашиной головы. Платочек и шляпка взлетели. Столкнулись в
воздухе – девушка и Саша кинулись ловить их и тоже столкнулись.
– Ах, извините!
– Простите великодушно, барышня!
На Сашу поглядели удивленные глаза:
– Ах, барышня! Да это никак вы!
– А это вы?!
Бывают же чудеса на свете – лицом к лицу столкнулась с той,
кого искала. Милка-Любка! Она! Значит, глаза у нее светло-карие, прозрачные
такие, а волосы – русые, светлей, чем Сашины, но так же, как у Саши на висках,
курчавятся надо лбом и на шее. Наверное, они такие же тонкие и легкие, и их
точно так же трудно расчесывать, особенно после мытья.
– Что вы тут делаете? – спросила
Милка-Любка. – Неужели, господи помилуй, кого-нибудь в острог забрали?
Отца аль брата?
– Нет, что вы! – охнула Саша.
– А что? От тюрьмы да от сумы, говорят, не
зарекайся! – погрозила пальцем Милка-Любка. – Господи, спаси… А я
передачу Петьке носила. Петеньке…
– Свидание опять не дали? – сочувственно
пробормотала Саша.
– Да я и не просила.
– Почему?
– Да так как-то, – пожала плечами Милка-Любка. –
Сама не знаю. Что-то вдруг прошло у меня… Прошла любовь. Любила, любила, а
потом взяла и перестала. Ему ведь все равно, что я, что Раиска. А она от него
брюхатая. Что ж я лезть буду… Выйдет из тюрьмы – женится на ней, наверное. Да и
пускай! – Девушка отчаянно махнула рукой. – Мне ничуть не жалко! Я и
так проживу.
– А почему же вы тогда передачу ему носите? –
удивленно спросила Саша. – Вы же его больше не любите!
– Ну так и что? – воззрилась на нее
Милка-Любка. – Не люблю, зато жалею. А жалость, она посильней любви будет.
Ему там, в тюряге, тоскливо. Пусть покушает Веркиных пирогов. Сестра моя,
Верка, такие пироги с вязигой печет… язык проглотишь! Поест их Петька и
подумает: вот, мол, любят меня бабенки, что Раиска, что Милка-Любка, передачки
носят и космы друг дружке из-за меня дерут, – и станет у него на душе
полегче. А когда на душе хорошо, и стены тюремные не так гнетут. Верно?
Саша нерешительно кивнула.
– А что ж вы тут делаете? – спросила Милка-Любка.
– Я вас искала, – улыбнулась Саша. – Так долго
искала! Я вам даже писала.
– Да ну? – изумилась Милка-Любка. – Небось
девки письмо забрали. У нас девки страсть любопытные: что да кому пишут. Им
чужие письма прочитать, позабавиться – хлебом не корми. Или мадам спрятала. Она
не любит, когда девушкам почта приходит… Боится, сманят наших в другие дома. У
нас-то девки хороши, ох какие затейливые, мужчинкам оченно нравятся, а значит,
доход от них хоро… – Она вдруг осеклась, отвела глаза, порозовела и
пробормотала: – Нет, никакого письма я не получала. А то непременно сама
написала бы вам. Очень любопытно было мне узнать: получилось у вас… ну, сами
знаете что…
– Нет, – резко мотнула Саша головой, и шляпка,
которую она уже надела было, снова чуть не свалилась. – Ничего не
получилось.
– Почему?
Ну что ей сказать? Про Мокко Аравийского? На смех поднимет!
– Не знаю… – пожала плечами Саша. – Не
получилось – и все.
Милка-Любка огорченно причмокнула и вдруг ахнула:
– Знаю! Знаю, почему не получилось!
Знает? Откуда? Кто ей мог рассказать про ту несчастную
записку?!
– Вот скажи, – продолжала Милка-Любка. – Ты,
когда выходила из часовни, оглядывалась? На купол крестилась?
– А как же? – пожала плечами Саша. – Как же
иначе? Я отлично помню, что и оборачивалась, и крестилась.
– Ну вот! – радостно воскликнула
Милка-Любка. – Я так и подумала! Я ведь забыла тебя предупредить, что ни в
коем случае делать этого нельзя, а то желание твое не сбудется. И вот видишь…
Виновата я, извини, ради бога!
И она поклонилась в пояс.
– Что ты, что ты! – воскликнула Саша и засмеялась.
Просто чудо, как светло стало у нее на душе. Значит, еще не потеряна надежда. И
про Мокко Аравийского так никто и не узнал… – Я совсем не сержусь.
– Ну и слава богу! – закивала Милка-Любка. –
Значит, надобно еще раз к матушке Варваре сходить, снова свечку поставить и
молебен заказать, только уже на сей раз не оглядываться, когда выйдешь.
Саша посмотрела на девушку нерешительно. Нет, не пойдет она
снова в часовню, где сидит приметливая горбунья. А вдруг она запомнила дурацкую
записку? Нет… пришла пора испытать другой способ. Более действенный!
– Помнишь, ты говорила про какого-то колдуна? –
робко спросила она. – Ну, который кого угодно приворожить может. Помнишь?
Милка-Любка глянула остро:
– Как не помнить! А что?
– А нельзя мне… – Саша стала заикаться. – Мне
бы его… к нему…
– Сходить к нему, что ли, хочешь? – догадалась
Милка-Любка. – Ну что ж, дело хорошее. Только – говорила я или нет? –
он очень много денег берет.
– Сколько? – быстро спросила Саша.
Милка-Любка растерялась. К такому вопросу она явно не была
готова.
– Ну, сколько… думаю, рублей пять.
