В одно мгновение Дмитрий вообразил себя распахивающим, как
сомнамбула, дверь в комнату и падающим к ногам Сашеньки с предложением руки и
сердца… И тут внезапно за окном раздались крики, а затем подряд несколько
пистолетных выстрелов.
* * *
Лидия слегка толкнула громоздкую дверь банка, и тотчас
кто-то с другой стороны сильно дернул ее, помогая отворить. Ого, швейцара никак
завели?
– Пожалуйте, сударыня.
Нет, не швейцар, а полицейский. Вот новости, раньше охраны в
зале для посетителей не было. Понятно, после той попытки ограбления русский
мужик перекрестился, как это и водилось всегда. Интересно, полицейского
поставил еще Аверьянов или уже новые владельцы подсуетились?
– Вы к кому-с? – осведомился полицейский, словно
невзначай заступая Лидии путь.
Ну да, все понятно. Обжегшись на молоке, пуганая ворона дует
на воду и куста боится, а береженого Бог бережет. Неужели Лидия похожа на
социалиста-экспроприатора? С другой стороны, кто знает, может, у нее в сумочке
револьвер, а под узкой, обвивающей ноги юбкой прячется с десяток пособников?
– Я к господину Филянушкину. По частному делу.
– Извольте-с. Направо извольте-с.
Лидия прошла к барьеру, ограждавшему кассиров от
посетителей, и мстительно улыбнулась, увидев, какой бледностью налилось при
виде ее лицо одного из них.
– Здравствуйте, Тихон… – Она запнулась. –
Тихон… Извините, отчество ваше запамятовала.
– Осипович… – выдавил кассир с ощутимым усилием.
– Ах да, вспомнила. Весьма рада видеть вас в добром
здравии.
– И мы-с… да-с… – промямлил Филянушкин и сделался
вовсе желт, каким бывает молочный поросенок, свой срок в лавке у мясника
вылежавший и перешедший из разряда продукта свежего в разряд продукта, к
употреблению негодного. – Чем могу служить-с, госпожа Шатилова?
Полицейский, исподтишка вслушивающийся в разговор, а также
два других кассира, развлекавшие себя тем же занятием, воззрились на Лидию
почтительно: фамилия управляющего сормовским заводом – крупнейшего
клиента! – была хорошо известна. Кроме того, кассиры, вероятно, вспомнили,
что и госпожа Шатилова, и Филянушкин оба пострадали при нападении на банк в
феврале, – и физиономии их исполнились также и сочувствия.
– Да я, собственно, не за делом, а так просто
зашла, – пояснила Лидия Филянушкину и прочим заинтересованным
слушателям. – Прогуливалась по Немецкой, ну и зашла. Давно собиралась вас
проведать, еще когда вы пребывали в больнице, а собралась только сейчас. Хотела
осведомиться о самочувствии.
– Благодарс… благорадс… ствуйте-с, благо-с… –
забормотал Филянушкин несусветное. – Пребываем в светлой надежде, что и
ваше драгоценнейшее здоровье-с…
– О, я вполне здорова, – заверила Лидия. –
Отчасти благодаря вам, Тихон Осипович, не так ли? Ведь в тот страшный день вы
без колебаний кинулись мне на подмогу… Помните?
Филянушкин бессильно откинулся на спинку стула. Его и без
того светлые глаза вовсе выцвели и теперь чудились белесыми, с почти
неразличимой точечкой зрачка.
«Ах ты, сволочь! – с ненавистью подумала Лидия. –
Ну конечно, ты все помнишь! Так же, как и я!»
– Но я своей болтовней мешаю работать, – с наивной
улыбкой оглядела она зал, в котором на данный момент ни одного посетителя не
было. – Не могу ли я попросить вас выйти со мной на улицу? Всего лишь на
несколько минут! Мне бы хотелось поблагодарить вас… в тот день вы вели себя так
мужественно…
– Выйдите с госпожой Шатиловой, Тихон Осипович, –
снисходительно кивнул лысый человек, возле которого на барьере стояла табличка
«Старший кассир». – Ничего, минут на двадцать можете сделать перерыв.
«Да мне и десяти хватит!» – про себя усмехнулась Лидия и
расплылась в улыбке:
– Вы необыкновенно любезны, сударь. Весьма
признательна!
«Они, конечно, сочли, что я дам ему денег в награду за это
самое мужество. И, когда он вернется, начнут требовать сводить их в пивную или
в трактир. Тяжело тебе придется, Филянушкин, потому что премиальных тебе не
дадут, увы! Придется гулять на свои!» – мстительно подумала она и направилась к
выходу, зная, что сгорбленный, исхудалый Филянушкин плетется за ней с живостью
приговоренного, восходящего на эшафот.
Полицейский придержал дверь, они вышли.
Не говоря ни слова, Лидия спустилась с крыльца и,
оступившись на кирпичном тротуаре, выложенном «елочкой» да расколотом чьей-то
тяжелой поступью, повернула за угол. Ну вот оно, то самое место! Ничто не
напоминает о случившемся, а где лежал окровавленный снег, теперь подросла
нежная мурава…
Лидию замутило от воспоминаний. Она открыла сумочку и
опустила туда руку.
– Хочу сразу вас предупредить, Тихон… – Она снова
запнулась на его имени, как в прошлый раз. – Хочу предупредить вас, Тихон
Осипович, что вот в этом ридикюле у меня лежит револьвер, из которого на
близком расстоянии человека можно и покалечить, и убить. Стреляю я отменно,
смею заверить, и не замедлю всадить в вас пулю, стоит вам только дернуться. А
после этого я расскажу в полиции о своих подозрениях… Думаю, при расследовании
нетрудно будет установить вашу связь с теми людьми, которые пытались ограбить
банк в феврале сего года. С Ганиным, Бориской и прочими…
Револьвер был все тот же «велодог», которым Шатилов обычно
гонял многочисленных бродячих сормовских собак. Но Лидия сочла, что коли сей
«велодог» однажды проявил себя на этом же самом месте с наилучшей стороны,
почему бы ему не повторить подвига… И вообще, всем известно, что, по сценическим
законам, ружье (или револьвер, велика ли разница!), появившееся в первом акте,
должно в последнем непременно выстрелить. Ну и, логически мысля, револьвер,
выстреливший в первом акте, должен непременно появиться в последнем…
Лицо Филянушкина, видимо, уже достигло той стадии, после
которой бледнеть сильнее уже невозможно, и перешло к обратному процессу. Теперь
он сделался красен, точно свежесваренный рак. Пот выступил на лбу, губы
пересохли, и он некоторое время бессмысленно шевелил ими, пытаясь справиться с
голосом. Наконец выдавил:
– Что вы… почему вы… я не понимаю, с чего вы…
На этом силы его иссякли.
