– Счастливого пути! – слабым, словно бы
растерянным голосом говорит еще одна подружка невесты – Тамара Салтыкова. Ее
наконец выписали из больницы, однако даже не вызывали в суд, когда там
слушалось дело Марины Аверьяновой. Ведь Тамара не помнит ничего, ровно ничего
из того, что с ней приключалось в последние несколько лет, и до сих пор не
может прийти в себя от изумления, что ей, оказывается, не пятнадцать, а
семнадцать, и что Сашенька Русанова вдруг взяла и вышла замуж.
Марины здесь, конечно, нет. Она сослана, однако не в
каторгу, а на поселение в Приамурскую губернию. Судя по письмам, которые шлет
из города Х. Василий Васильевич Васильев (Русанов известил о судьбе Марины
старого друга), найдутся люди, которые встретят ее там приветливо, примут как
свою, как родную.
А о том, как горько им придется пожалеть об этом, известно,
опять же, лишь небесам, но они затянуты пеленою неведомого.
– Счастливого пути! – говорит вызывающим голосом
изящная блондинка с приклеенной, неестественной улыбкой на точеном лице. Это
Клара Черкизова. Ее, вообще-то, никто не приглашал, она сама пришла проводить
невесту, с которой все же как-никак знакома… а заодно и напомнить о себе
Константину Анатольевичу. Они давно не виделись, и теперь Клара удивляется, как
поседел Костя. Впрочем, замужество дочери, расставание с ней… все понятно… Ну,
ничего, с ним ведь остается сын! Похоже, они очень сдружились в последнее
время, Русанов не отпускает от себя Шурку ни на шаг, и оба почему-то с равной
неприязнью косятся на незваную гостью. «Зря я сюда пришла», – думает
Клара.
Нет, не зря, но это станет понятно Кларе гораздо позже.
– Счастливого пути! – сдерживая рыдания, которые
так и норовят прорваться, говорит Олимпиада Николаевна. Только сейчас, глядя на
такую нарядную, такую красивую Сашеньку, тетя Оля впервые жалеет о том, чего
лишилась, бросив всю свою жизнь под ноги одному мужчине – Константину
Анатольевичу Русанову и его детям. А впрочем, нет, нет, ведь они – и ее дети,
как бы их с любимым, обожаемым Константином дети, а то, что где-то в Париже
копит злобу Эвелина, ничего не значит, ведь дети никогда, никогда не увидятся с
матерью.
На сей счет Олимпиада Николаевна ошибается. Но как хорошо,
что она никогда не узнает об этом!
– Счастливого пути! – в один голос говорят отец и
сын (да, представьте себе – сын !) Русановы. Они и в самом деле держатся все
время вместе, причем Константин Анатольевич смотрит на Шурку с некоторой
робостью и нерешительностью, как младший на старшего, как ребенок на взрослого.
Русанов в последние недели ощутил, что очень устал, из молодого еще,
сорокапятилетнего, мужчины внезапно превратившись чуть ли не в старика.
Сашенька уезжает – ну, дочь – чужое сокровище, сие давно известно! – зато
вот своего сына он никуда от себя не отпустит, до самой смерти своей, а придет
время, Шурка закроет ему глаза и проводит в последний путь.
Но все свершится не так, не так…
Не так!
Впрочем, нет, не стоит о грустном, о печальном, давайте жить
одной минутой, потому что уже гремят трубы Судного дня. Всем мечтам и надеждам
этих людей, собравшихся на перроне энского вокзала, а также великому множеству
других людей уже положен предел, определен рубеж, и завтра, не далее чем
завтра, о том им будет объявлено. Всей стране будет объявлено!
– Счастливо оставаться! – говорят жених с
невестой. Снова и снова, снова и снова повторяют слова прощания, а потом
приходит благодушный начальник поезда и заявляет, что поезд отправляется, пора
расставаться.
Последние поцелуи, слезы, восклицания… и стрельба пробок, и
звон бокалов… Но молодые уже машут через окошко своего купе. А вот и марш
ударил – марш «Прощание славянки», и слезы, слезы теперь льются у всех, даже у
тех, кто вообще вроде бы никакого отношения к этой свадьбе, к этому прощанию не
имеет…
Даже у Георгия Владимировича Смольникова, который тем же
поездом отправляется в Москву по служебным делам, невольно влажнеют глаза.
Отчего он готов заплакать? Да от воспоминаний, конечно.
Почему мы плачем по прошлому больше, чем по будущему, дети неразумные, ничего
впереди не видящие и грядущего не ведающие?
Милосердно молчаливое Провидение или жестоко?
Ответа мы не знаем, да и нет ответа.
Тронулся поезд!
Исчезли милые лица, машущие платки, отплыл Энск, и позади
безумная суета свадьбы, а впереди ночь – первая ночь.
В лес, к озерам, к девственным елям,
Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам.
Надоело ходить по шаблонным панелям
И смотреть на подкрашенных дам,
– бормочет Дмитрий из Саши Черного, как всегда,
некстати.
И делает привычное мимическое движение глазом, однако
знаменитого монокля на нем нынче нет. Проводник приносит в купе чай, но чай
как-то не пьется. Шампанское – что еще пить в эту ночь, глядя на звезды за
вагонным окном и думая только о том, что предстоит им двоим, им двоим, мужу и
жене… Любящим друг друга? Или просто игрушкам чужих недобрых рук? Да как бы там
ни было, крахмальные простыни расстелены и ждут их, а свет приглушен. Еще глоток
шампанского… еще один взгляд в окно на темное, уже усыпанное звездами небо… И
вдруг – легкий светлый прочерк по небу, потом еще, и еще один… Звездопад! Какой
красивый звездопад! – Вот это да… – удивленно говорит Дмитрий. – Июль, а звезды
летят, словно в августе. Надо скорей желания загадывать! На самом деле у него
сейчас только одно желание, а его и загадывать не надо, оно и так сбудется. –
Говорят, звезда упала – чья-то душа закатилась, – шепчет Саша и сама не знает,
почему она улыбается при этих печальных словах. Наверное, потому, что рядом
стоит Дмитрий, и она чувствует, как он поднимает руку, чтобы обнять ее. А то,
другое, былое, печальное, несбывшееся… всё закатилось, как звезда! Саша не
знает, что ее желание однажды исполнится, и она проклянет этот день. – Ну,
знаешь, – сам себя не слыша от волнения, пытается тем временем спорить Дмитрий,
– если одна звезда упала – может, душа и закатилась. А когда звездопад? Не
может же столько душ закатиться разом! И, наконец-то набравшись храбрости,
гасит свет и прижимает к себе Сашу. Ночь впереди, недолгая июльская ночь!
Дмитрий ошибается. Ох, сколько душ закатится уже скоро, скоро… Завтра, 17 июля
[51]
1914 года, в России начнется всеобщая мобилизация.
Послезавтра Германия потребует прекратить ее. Россия откажется, и еще через
день, 19 июля, Германия объявит России войну, и всё разом кончится для
миллионов, сотен тысяч, тысяч, сотен, десятков людей…
Всё кончится – и всё начнется.
Конец первой книги
