Но по выражению лица было видно: горд он любовью девочки
беспредельно, и то, что не случилось, случится непременно – это лишь вопрос
времени.
– Немедленно! Немедленно! Немедленно! – зачастила
Лидия. – Немедленно покиньте наш дом! Иначе я заявлю в полицию! Стоит
постороннему человеку увидеть то, что вы устроили под Таниной кроватью…
– Я там ничего не устраивал, – пожал плечами
Лаврентий. – Она сама предложила, сама захотела мне помочь. И не думаю,
что мое удаление из дома вам чем-то поможет.
– Это еще почему?! – запальчиво прищурилась Лидия.
– Потому что запретный плод сладок. В данном случае
запретным плодом для Тани стану я и мои книги, мои разговоры… Если я уеду, я же
не провалюсь сквозь землю. Я сохраню над ней свою власть, мы станем тайно
встречаться, и со временем всякое может случиться…
Беспредельно наглую последнюю фразу он произнес, впрочем, не
развязно, а без всякой улыбки, нахмурясь, даже озабоченно.
Как Лидия на этом самом месте не умерла, она и не знает.
Ужас, какой ужас… Не сказать что она была такой уж самоотверженной,
сверхзаботливой матерью, но сейчас сердце ее в самом деле чуть не разорвалось.
Представить дочь женщиной – и с кем… с этим испанцем с его жгучими глазами и
смуглыми руками…
И снова накатил приступ страшной ненависти к Татьяне и к
Лаврентию.
– Да вы не соображаете, что говорите, – прохрипела
она. – Я… мой муж… у моего мужа связи… мы сгноим вас в застенках, вы… вас
просто прикончат, если вы не оставите в покое… вы, вы…
– Успокойтесь, Лидия Николаевна, – примирительно
перебил Лаврентий. – Вы сейчас в обморок упадете, и тогда я… – Он
вдруг осекся. Подумал, помолчал. Потом сказал: – Ладно. Я сделаю, как вы
просите. Я уеду, оставлю в покое Татьяну, никогда не буду с ней встречаться.
Придумаем какую-нибудь причину для моего отъезда: престарелая тетушка в
Коломне, то да се… Но я сделаю это только при одном условии.
Лидия снова взвилась было: ах, он еще условия диктует?! Но
вмиг поняла, что нельзя отказываться даже от самой жалкой подачки судьбы.
– При каком условии?
Наверное, попросит мужу не говорить. Или хорошую
рекомендацию при увольнении. Или какое-то время подержать у Таньки под кроватью
эту гадость Ильина-Ульянова-Ленина. Ладно, она еще немного потерпит. На все
согласится. Но как только Лаврентий покинет их дом, она… она…
Лаврентий, который до сей минуты стоял навытяжку, мягко сел
на кровать. Смотрел на Лидию снизу вверх. Глотнул несколько раз – кадык
перекатился по худому юношескому горлу:
– Попросите меня.
– Но я же прошу, – пробормотала Лидия.
– Нет, не так. Я хочу, чтобы вы меня умоляли, –
сказал Лаврентий сдавленно.
У Лидии ноги сами собой подкосились – рухнула перед ним на
колени. Нет, она не была готова к смиренной мольбе – обезножела от изумления,
от потрясения. Но выглядело это именно так, будто она готова исполнить его
просьбу.
Лаврентий чуть подался вперед, их глаза оказались на одном
уровне.
– Ну? – выдохнул чуть слышно.
Безумие какое-то. Что происходит? Негодяй! И она перед ним
на коленях?!
– Оставьте в покое мою дочь, – неуклюже
пробормотала Лидия, не слыша себя, не помня себя. – Я вас умоляю…
– Не то, – качнул он головой. – Не так!
У нее дрожали губы от унижения, от растерянности – слова не
шли с языка, совершенно не шли! Кровь стучала в висках от ненависти.
И вдруг на Лидию снизошло некое озарение. В настойчивом
взгляде Лаврентия не было желания ее унизить. Не было! В нем была… мольба!
Мольба и… жадное желание.
«Бо-же… – медленно подумала Лидия. – Бо-же мой…
Вот он чего хочет! Он меня хочет! Да он с ума сошел?!»
Беззвучно шевеля губами, она смотрела в эти непроглядные
испанские глаза. И понимала постепенно… Так много она вдруг начала понимать о
себе! Поняла, почему так разъярилась, почему ощутила ненависть к родной,
любимой, такой маленькой и глупенькой дочери. Это была ревность, вот что это
было такое! Она приревновала Таньку к Лаврентию, к молодости его, красоте,
загадочности, к тому, что сама Лидия никак, нипочем не могла бы себе позволить
такого… Да и разве захотел бы ее мальчик, который ей в сыновья годится? Намного
ли он старше Олега?
Но вот – захотел же! Мигом вспомнились его странные взгляды,
его напряжение в ее присутствии, натянутость самых обыденных разговоров… Лидия
думала, он не захочет, а он захотел, значит, он всегда ее хотел, а Татьяна…
Татьяна девочка, просто дитя, вот и все! Танька ему не нужна! Нужна другая
Шатилова – Лидия Николаевна, мать семейства, почтенная матрона, как шутливо
называл ее муж. Она обскакала свою молоденькую дочку, обошла на вороных, она
отобьет у нее любовника, вот сейчас, прямо сейчас, здесь, прямо здесь, в этой
тесной комнатушке, на этой узкой кровати…
Однако не все вышло так, как мечталось.
Когда Лидия рванула с плеч платье – пуговки так и
посыпались! – Лаврентий набросился на нее и опрокинул на пол. Так что
любовника у своей дочери Лидия отбивала не на кровати, а прямо на полу.
Лаврентий выполнил обещание и уехал от Шатиловых, приведя
приличную причину: «престарелая тетушка» настоятельно требовала ухода. Правда,
«поселили» ее не в Коломне, до Коломны все же далековато ездить, а на
Бармалеевой улице на Петербургской стороне
[27] , и теперь
Лидия пользовалась всякой возможностью, чтобы побывать в снятом у купеческой
вдовы домике-крошечке, в котором поселился Лаврик (теперь ей было разрешено
называть его так) и который выглядел совершенно как в старой песенке:
Одинок стоит
Домик-крошечка
И на свет глядит
В три окошечка.
Она была счастлива. Она никогда не смотрелась такой
красавицей – помолодевшей, расцветшей, и глаза ее сияли и сверкали, сводя
мужчин с ума. Даже у насмешливого, не склонного к романтике Никиты Шатилова
пробудились среди зимы совершенно весенние чувства, и Лидия наслаждалась
поклонением мужа, пылкостью любовника, домашним миром (Таня утешилась после
отъезда своего кумира на диво быстро, влюбившись в приятеля Олега, по счастью,
безответно), собственной воскресшей молодостью…
Длилось это счастье ровно год, а потом Лаврик заболел.
