Сначала думали, простуда, осложнившаяся тяжелым бронхитом,
потом оказалось – чахотка. Лидия приезжала ухаживать за ним, хоть у постели
посидеть, если уж нельзя было в этой постели полежать: приходилось
осторожничать, чахоткой заболеть она не хотела.
Между делом завязались у нее в ту пору интересные
знакомства: ходили к Лаврику разные товарищи , вроде не друзья его, а соратники
по распространению тех же растленных, смутьянских книжек. А может, храни Бог, и
по более серьезным делам, Лидия предпочитала лишнего не знать. Удивительно – парни
все, как на подбор, были просто красавцы, особенно один меж ними выделялся
статью и офицерской выправкой, хотя приходил всегда в штатском. Лидия на него
все поглядывала исподтишка, ну а он-то как поглядывал… Называли его Митей, но
было ли это настоящее имя или кличка партийная, Лидия не знала.
Нет, конечно, ничего у них с Митей не было, но эти
постоянные, стремительные переглядки украдкой радовали ее чрезвычайно и
помогали пережить мысль о неизбежности смерти Лаврентия.
Потом и это маленькое утешение было у Лидии отнято:
прослышав о болезни сына, приехали из Саратова родители Лаврика и собрались
увезти его домой, на солнечную Волгу, прочь из сырого Петербурга. Да поздно,
поздно уже было…
Хоронили его родители да товарищи-студенты. Лидия побывала
на бедной могилке, поплакала… поставила крест на вернувшейся и вновь улетевшей
молодости. Митю разыскать? Да где ж его разыщешь! С тех пор еще крепче
привязалась она к мужу. Думала, никогда больше не разволнуется, не расшалится
сердце так, как шалило оно в присутствии милого Лаврика (ну и немножечко –
Мити). Но когда увидела Бориску…
Да-да, он с самого первого взгляда заинтересовал ее.
Она сейчас сама не понимала хорошенько, отчего дрожкой
дрожит в его присутствии: только ли от страха, или еще и от… любопытства. А
может быть, от… желания? Даже себе невозможно было в таком признаться, а
пришлось: так, как Бориска, давно никто ее не волновал!
И Лидия почти не сомневалась в том, чем кончится это ее
стояние на коленях перед наглым убийцей. Ну да, она ему отдалась – торопливо,
не раздеваясь, всего лишь юбки подняв (опять же на полу!). Отдалась отнюдь не
только ради спасения жизни – хотя, обладая ею, Бориска поклялся, что не убьет
ее, – отдалась ради того, чтобы накормить зверя собственной похоти,
проснувшегося от давней спячки, голодного и свирепого… отдалась, глуша ладонью
стоны животного наслаждения, который исторгал из нее этот грубый, насмешливый,
чужой, опасный… неутомимый… так похожий на Лаврика и так непохожий на него
человек. Содрогаясь под придавившим ее мужским телом, блуждая затуманенными
глазами по стенам своей комнаты, казавшейся отсюда, снизу, с полу, незнакомой,
почти чужой и какой-то странно распутной, Лидия какими-то обрывками мыслей
думала, что ей, оказывается, всю жизнь нужен был сильный, непокорный, грубый и
даже жестокий мужчина. Никита – он совсем другой, поэтому и обречен носить
рога. Может быть, если бы он бил ее, если бы так больно мял ее тело, как это
делал Бориска…
При мысли о побоях мужа Лидия вдруг зашлась протяжными,
хриплыми стонами последнего наслаждения, даже не подозревая, насколько была
близка в действительности к этому удовольствию – к его побоям.
Ведь в то время, как она валялась с Бориской по полу,
Шатилов, обеспокоенный долгим отсутствием жены, пошел ее искать, да на
лестнице, ведущей к ее будуару, столкнулся с Андреем Туманским.
* * *
...
«Париж. В своем кабинете застрелен редактор газеты «Фигаро»
Кальметт. Убийство осуществлено Генриеттой Кайо. Над кровавой драмой висит
завеса тайны».
Санкт-Петербургское телеграфное агентство
...
«Федор Иванович Шаляпин избран почетным членом Русского
театрального общества.
«Известия»
...
«Передают, что в Петербурге образовалась недавно новая,
чрезвычайно оригинальная и быстро растущая секта, выдающаяся из среды баптистов
и носящая название пятидесятников».
«Голос Москвы»
...
«Киевская полиция напала на след организации по продаже
живого товара, соблазнению девушек, устроившихся в приюте «Общества защиты
женщин». Одна из жертв была продана помещику, прославившемуся несколько лет
назад устройством в Подольской губернии гарема».
«Утро России»
* * *
– Лидию Николаевну ищете? – спросил Туманский,
озабоченно глядя на Шатилова своими глубоко посаженными серыми глазами, беря
его под руку и заворачивая в обратном направлении. – Ей дурно сделалось, я
отвел ее полежать. Брому налил. Ее очень разволновал разговор со Смольниковым.
Такая бестактная свинья этот сыскной! Напугал бедную женщину до полусмерти.
Думаю, через полчасика она в себя придет и вернется к гостям, а пока занимать
их придется вам. Я готов, как домашний врач, подтвердить, что причина
отсутствия Лидии Николаевны самая уважительная.
И он властно повлек Шатилова в зал, хваля себя за то, что
остался охранять подступы к спальне хозяйки. Если бы Никита Ильич прошел еще
шагов пяток, он непременно услышал бы, как стонет его жена в объятиях Бориски.
Этого доктор Туманский, он же товарищ Павел, никак не мог
допустить.
А Бориска, товарищ Виктор тож, – вот бес! Груб, жесток,
порою страшен, но какой тонкий психолог! Безошибочно угадал, что с Шатиловой
нужно непременно повидаться. Вот и повидался. Теперь Туманский готов был
держать пари на любую сумму, что дамочка вопьется в Бориску мертвой хваткой и
на все пойдет, только бы не расставаться с любовником-убийцей.
Хороший выход из положения. Теперь Шатилова через жену можно
будет покрепче прибрать к рукам. Теперь можно перестать строить из себя эсера –
к этой братии ни Андрей Туманский, ни товарищ Павел не имели никакого отношения.
Уже десять лет Андрей состоял в партии большевиков, был знаком с самим Лениным
(посещал партийную школу в Лонжюмо), пользовался расположением Александры
Коллонтай, бывшей Домонтович, которая с лидером большевиков то ссорилась, то
мирилась, но все же имела вес в ЦК партии. Здесь, в Энске, Туманский носил
маску эсера потому, что Шатилов был дружен с некоторыми лидерами партии, с
трепачом Волынским, к примеру, с детства знал, оказывается, старшую сестру
Марии Спиридоновой, Людмилу, ну и испытывал к эсерам некое почти родственное
чувство, хотя и пальцем о палец не ударил бы, чтобы помочь им. Туманскому нужно
было хорошее прикрытие в Энске – покровительство управляющего сормовскими
заводами обеспечивало такое прикрытие и давало почти неограниченную свободу для
пропагандистской работы. Разумеется, Шатилов был убежден, что Туманский
поддерживает любые революционные теории лишь на словах, что, как и он сам,
давно расстался с заблуждениями молодости… Блажен, кто верует, тепло ему на
свете!
