Правда что садизм… Понятно, почему эта песня так
подействовала на Катерину. Она ведь тоже, кажется, посвятила себя младшей
сестре и ее ребенку. Красивая девушка, но… есть в ней что-то от потенциальной
старой девы. Не то что Арина, которая так и искрится сексуальностью. И
естественно, что Катерина Арину терпеть не может. Завидует ей, наверное. И
сейчас – Кирилл спорить готов, он никогда в таких вещах не ошибался! – Катерина
никак не может понять: что связывает его и ее сестрицу? Кто они друг другу?
Любовники? Друзья? Было у них что-то?
Не было. Хотя не стоит себе врать – могло быть, если бы
Арина захотела.
Но – не будет! С Ариной не будет – точно. Она заслуживает не
любви, а ненависти. И – мести.
Кирилл пришел сюда не для того, чтобы выяснять отношения с
этой коварной стервой. Он ей отомстит. Отомстит…
– Еще по глоточку – и танцевать! Давайте, давайте, Катерина!
Кстати, может, пора перейти на «ты»? Выпьем на брудершафт?
– На «ты»?.. На брудершафт?!
Господи, ну нельзя же так робеть! Кириллу было немного
смешно, и в то же время он радовался и робости ее, и откровенному восхищению, и
трепету. Эта откровенная, внезапная влюбленность врачевала его уязвленное
самолюбие, залечивала раненую гордость, воскрешала уверенность в себе.
Ничего, еще пара глотков – и ей станет легче. Ему, кстати,
тоже. Он ведь еще не вполне собрался с духом. Просто никогда не приходилось
действовать в таком темпе… Но сейчас медлить нельзя. Скоро появится Арина. И
совсем ни к чему, чтобы она застала их с Катериной дружески болтающими. Она
должна увидеть кое-что другое! Даже для нее, для этой холодной, расчетливой
нимфоманки и преступницы, будет, наверное, не очень приятно увидеть человека,
которого она считала своей послушной игрушкой, в постели со своей презираемой,
ненавистной сестрой!
Оказывается, ненависть к одной женщине – очень неплохое
средство для возбуждения желания к другой. Теперь – теперь главное не спугнуть
эту глупышку. Пора, пожалуй, перебраться поближе к дивану. Там сразу – на
брудершафт, а потом… Жаль, конечно, что эта бедная Катерина как бы станет
орудием в его руках, но что поделаешь!
– Ладно, давайте сначала потанцуем, – сказал он, с
неудовольствием ощущая, что немного охрип. Спокойно. Спокойно. – Ничего, не
робейте, это не румба, не ча-ча-ча. Даже не танго – просто так покачаемся под
музыку. О, какая прекрасная песня. Кто это поет?
– Джонни Холлидэй.
– Холлидэй? Фамилия английская, а поет вроде по-французски.
– На самом деле он француз, это его псевдоним. В 60—70-е
годы во Франции сходили по Америке с ума, тогда он и взял этот псевдоним. Это
его лучшая песня, по-моему. Кё жё тем. Слышите припев? Кё жё тем, кё жё тем, ке
жё тем!.. Это означает: «Как я люблю тебя! Как люблю тебя! Как люблю!»
Прохладные пальцы внезапно сплелись на его затылке. Бедра
прильнули к бедрам. Он ощутил на губах, на языке сладкий, кофейно-молочный вкус
холодного «Бейлиса»…
«Минуточку, – успел еще подумать Кирилл, – кто же тут чье
орудие?!.»
И смятение поглотило его.
Александр Бергер, 15 ноября 200… года
Сначала Бергер нашел в почтовом ящике извещение. Ценная
бандероль из Парижа? Он не поверил своим глазам. В Париже никого знакомых не
было – кроме Кирилла Туманова. Неужели Кирилл прислал сувенирчик? Бергер в
сомнении покачал головой. Расстались они с парнем не то чтобы холодно, а как бы
смущенно. Оба проявили слабость, оба стали свидетелями слабости другого…
Мужчины не любят таких отношений.
С утра, по пути на работу, он заглянул на почту – и, что
характерно, оказался прав: маленькую плоскую бандерольку ему прислал не Кирилл.
Париж, названия улицы не разобрать, но отправителем оказалась женщина –
какая-то Е. Д. Дворецкая.
Конвертик был хорошенький, пестренький, с бумажной
изолирующей прокладкой, а внутри оказался еще один конверт – пластиковый, с
пупырышками, предохраняющий от постороннего воздействия компьютерную дискету.
На почте играло радио. И, словно нарочно, звучала песня,
старая-престарая, еще из тех времен, когда в моде было слово «романтика»:
Ну что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?
Ты посмотри – вокруг тебя тайга.
Подбрось-ка дров в огонь,
Послушай, дорогой,
Он – там, а ты у черта на рогах.
Бергер невольно засмеялся, сунул кассету в карман куртки и
ринулся по улице Ошарской мимо ТЮЗа, вниз, вниз, через стадион «Водник» – на
работу. Бежал, согнувшись от ледяного ветра – по-зимнему заворачивало! – и
вспоминал, что там дальше, в этой песне. Что-то про Монмартр у костра и пляс Пигаль…
Нет, не вспомнить!
Приветственно махнув «железному Генриху», который уже
раскладывал газеты на своем столике, Бергер пробежал в свой кабинет, скинул
куртку и, включив компьютер, вставил в процессор дискету.
Подумал: «Ну вот теперь посмотрим, стоит моя интуиция хоть
чего-то, или я сугубо рациональный, умственный человек!»
Формат дискеты оказался txt, так что на первый вопрос
интуиция Бергера ответила правильно.
Открыл тест и начал читать.
«Здравствуйте, уважаемый Александр Васильевич! Вы меня не
знаете, мы с вами незнакомы. Меня зовут Катерина Дворецкая, я слышала о вас от
двух своих знакомых – Виктора Сергеевича Малютина и Кирилла Туманова. Оба они о
вас очень хорошо говорили, вы с ними обошлись как сугубо порядочный человек, и
я подумала, что могу обратиться к вам с просьбой. Пожалуйста, когда из Парижа
вернется Кирилл, расскажите ему о том, что здесь прочтете. Может быть, он
все-таки сумеет меня понять и… простить.
История довольно длинная, поэтому вы наберитесь терпения,
ладно? Одна просьба: прочтите все сразу до конца. Иначе… иначе все теряет
смысл.
Итак. Я, Екатерина Дмитриевна Дворецкая, сознаюсь в
непредумышленном убийстве Геннадия Валерьевича Симанычева. Ни Малютин, ни Шурик
Кича вам не солгали – это действительно произошло совершенно случайно. Если бы
он играл с нами по-честному, был бы и сейчас жив. Но он кинул нас один раз,
деньги в карман положил, а обещанного не отдал. Поэтому во время второй встречи
нервы мои были на пределе. И когда он начал меня лапать и болтать всякую чушь
насчет того, что никогда не спал с двумя женщинами одновременно, я не выдержала
– и брызнула в него из баллончика. Но я не знала, что у него аллергия на перец.
Между прочим, это довольно распространенная аллергия, даже в истории Франции
известны некоторые ее примеры. А впрочем, я отвлеклась.
