Кстати, компьютер уже не работает. Погоняв по экрану полосы
и красные вспышки, он выключился еще в шесть утра – ровно за минуту до того,
как в кабинете зажглись лампы и вошла уборщица.
Ох и уборка… помахала метелочкой по экранам, пошуровала
шваброй по полу, вынесла мусорные корзинки – и все.
Уборщицей в этих кабинетах служит негритянка, между прочим.
Французы на черную работу не идут. А зря, потому что эти «малые народы», с
которыми тут носятся не знаю как, ужасно ленивы. Ну разве это уборка?! Чих-пых
– и нет ее, вихрем пронеслась по двум соседним комнатам и исчезла из поля моего
зрения. Не исключено, уже машет направо-налево на другом этаже.
О, а вот пришел и хозяин компьютера. Нет, в самом деле,
сущий трудоголик. Рабочий день с восьми, а ему неймется! Или что-то не доделал
вчера, решил сегодня потрудиться пораньше?
Он стоит боком, и мне отлично видно, что у него на затылке
изрядная плешь. А еще мне видно, что он делает. Включил компьютер, вынул из
процессора дискету – и снова выключил. Положил дискету в карман, посмотрел на
часы – и резво выскочил из кабинета. Наверное, что-нибудь забыл.
Бывает с людьми всякое. Вот Лизонька сегодня явно забыла
поспать!
Или… не забыла? Точно, угомонилась. Надо скорее
воспользоваться моментом и вырубиться.
Так… положить, запеленать, укрыть, раздеться, упасть,
замотаться в одеяло, как в кокон, быстро повздыхать о Кирилле… И уснуть!..
Я же говорю – жизнь поразительно однообразна.
Николай Хоботов, 28 сентября 200… года, Нижний Новгород
Хоботов выключил рацию и несколько мгновений сидел, тупо
глядя перед собой.
– Чего? – на ходу подтолкнул его локтем водитель. – Колька,
чего, а?
Хоботов вяло отмахнулся.
Первой мыслью его было, что у Малютина крыша поехала. Он уже
совсем изготовился с насмешкой спросить, давно ли она в пути, как вдруг его
словно за горло что-то схватило. И вовремя! Потому что в голове мелькнула
догадка… такая, от которой он враз застыл, как лед, взмок, как вареный рак,
осип, охрип, всякое соображение потерял. Еле хватило сил отовраться от Малютина
и взять минутный тайм-аут. Но время идет, тикает, а он все сидит, как идиот, не
в силах поверить, что мог так лажануться.
Повернул голову, поглядел сквозь зарешеченное окошечко,
отделяющее кабину от фургона.
Этого типа не видно. Валяется, наверное, на полу.
Да, ребята… Вот это и называется – ошибочка вышла!
Нет, быть того не может! Точно, Малютин с печки упал.
Железно! Но… все-таки надо проверить это дело. Для успокоения души.
Он набрал номер аэропортовской СБ, что-то набрехал про
лопнувшее колесо. Вован вытаращивал глаза, Малютин в любую минуту мог задать
резонный вопрос, почему, если меняют колесо, работает мотор. Но на такие мелочи
Хоботов уже не обращал внимания.
Кое-как скомкал разговор с Малютиным, отключился.
– Тормози, Вован, – пробормотал нервно. – Приехали. Да стой,
кому говорено!
Володька непонимающе поглядел на друга, шурина и начальника,
но спорить не стал – притулился к обочине. Машина еще шуршала колесами, а Хоботов
уже выскочил из кабины и побежал открывать фургончик, забыв, что ключ у
водителя. Пока тот вылез из кабины, пока подошел – Хоботов изматерился весь.
Наконец дверца распахнулась. Парень лежал ничком.
– Эй ты! – окликнул его Хоботов как мог сурово, изо всех сил
давя предательскую дрожь в голосе.
Тот не шелохнулся, даже не застонал.
Елы-палы…
– Закрой за мной дверь, – велел Хоботов, заскакивая внутрь.
Володька опасливо покосился на него:
– Слышь, Колька. Может, хватит с него? А?
– Закрой! – бешено набычился Хоботов, и Володька спорить не
стал: прикрыл фургончик, а сам стал деловито пинать колесо, изображая трудовой
энтузиазм. При этом он прислушивался к тому, что происходило в фургончике, и
мучился: неужели Колька решил добавить этому бедолаге, которого он выволок из
аэропортовского отделения в состоянии полнейшего нестояния?
Колька – он такой. Попадет вожжа под хвост – его никакая
сила не остановит. Это Володька еще с детства усвоил. В драке Колька бешеный,
потому что страха не знает. Сам боли не чувствует и думает, что другие такие же
железобетонные. А злой же он! Особенно когда выпьет. Удивительно: Валюха,
Колькина жена и Володькина сестра, говорит, что муж ее никогда и пальцем не
тронул. Зато скольким же мужикам он наставил фонарей, расквасил носов и отбил
почек!
Зимой угодил из-за этого в неприятную историю: так отметелил
при задержании одного хачика, что тот едва концы не отдал. Пришлось
выкручиваться со всей лихостью: сунули мудаку в пачку «Пэл-Мэла» две сигаретки
с «травкой». Ну, тут ему стало не до того чтобы жаловаться на превышение
служебного положения! Однако начальник их отделения не дурак, все понял. Другое
дело, что он мужик нормальный, за своих горой стоит. Позвал Кольку в кабинет,
при закрытых дверях там рыло ему начистил – словесно, понятно! И прикрыл дело –
до первой жалобы. Как бы срок присудил условно.
Николай держался долго, больше полугода, но Вован-то его всю
жизнь знал, видел, как из приятеля злоба прет. В любую минуту мог произойти
срыв. И вот, пожалуйста! Чем уж ему так не угодил этот хмырь, которого они
забрали в аэропорту? Конечно, сволочь – пробы ставить негде. Наших девок
отправлял арабам минет делать. А оттуда – все, обратной дороги нет. Документы у
девок отбирают, денег ни хрена не дают. Это все равно как камень в воду бросить
– канет без следа!
Самое смешное, что взяли его вчера вечером вовсе не за это,
а как подозреваемого в убийстве одного цыганского авторитета. В Саратове еще в
позапрошлом году чеченцы и цыгане спорили промеж собой, кто из них круче, – ну,
этот Карлыгоков и наследил там. А цыгане после смерти своего барона прямо-таки
озверели и начали вдруг сотрудничать со следствием. Выследил Карлыгокова в
Нижнем тоже какой-то чавэла, он и настучал на него. Карлыгокова взяли в
гостинице. Еще были насчет него сомнения: может, цыган ошибся, может, тут
просто внешнее сходство налицо… Да и вину его еще надо было доказать. Может
быть, он вообще только свидетелем проходил бы по делу!
