Меня все еще трясет, когда вспоминаю, что происходило
сегодня с Мадам. Я думала, истерический припадок сведет ее в гроб. Бедняжка
Гортензия, наша милая голландская королева, которая сейчас тоже живет в
Мальмезоне, от беспокойства за мать едва не лишалась чувств.
– Жизель, что делать, Жизель? – беспрестанно повторяла она,
заламывая руки и глядя в помертвевшее лицо Мадам, которая то рыдала так, словно
у нее вырвали сердце, то впадала в мертвенное оцепенение – лишь слезы бежали по
щекам, – а то вовсе лишалась чувств.
Наш толстый доктор Оро, чудится, похудел на несколько фунтов
за один день и утратил свой свекольный румянец. Бедный Моршан, судя по
выражению его лица, охотно вступил бы сейчас в сделку с дьяволом, лишь бы
исцелить и успокоить женщину, которая всецело владеет его сердцем. Мы с мадам
Ремюза [12] сбились с ног, однако иногда обменивались неприметными взглядами и
только пожимали плечами. Держу пари, обе мы вспоминали одно и то же: тот день,
когда Жозефина рыдала под дверью Наполеона, умоляя его о прощении. Я уже
упоминала об этом случае в одной из предыдущих записей. Все, казалось, кончено:
он не простит… И тогда я вспомнила, как он любил Евгения и Гортензию, детей
Жозефины. Я, задыхаясь от жалости к Мадам, подсказала ей послать за ними. Детей
привезли, они принялись молить Наполеона вместе с матерью – их моления достигли
цели. Дверь открылась, Наполеон заключил всех в объятия – он простил Жозефину.
Не передать, сколь глубокий вздох облегчения испустила я!
Ведь если бы примирения не удалось добиться, Талейран счел бы, что я не
справилась с его заданием. Один бог знает, сколь печальное будущее ожидало бы
меня.
…Перечитываю эти строки, и мне хочется их вычеркнуть.
Конечно, мой дневник никому, кроме меня, не интересен, никто и никогда его не
прочтет, а все-таки напрасно я здесь представляю себя этакой низкой тварью,
которая заботится только лишь о собственной выгоде – и больше ни о чем. Ведь я
слепо повиновалась Талейрану почему? Единственно потому, что верила: каждый шаг
его направлен на благо Франции! Возможно, так оно по-прежнему и есть… Но лишь в
том случае, если это соответствует интересам князя Беневентского.
Нет времени, но не могу удержаться, чтобы не описать события
последних дней. Я не объяснила, чем был вызван припадок Мадам, сказала только,
что путь на Париж открыл сам Наполеон. Увы, это правда! И его подтолкнула к
тому слепая страсть к толстой австриячке, которую он возвел на престол, прогнав
оттуда Жозефину!..
Но все по порядку. В начале марта император продвигался на
юг, отбрасывая противника от Лиона, Реймса, Арси-сюр-Об. Постепенно ему стало
ясно, что, если он попадет в окружение, столица останется без защиты. И тогда
он придумал план – гениальный, как все его военные действия. Узнав, что
неприятель двинулся к Бриену и Бар-сюр-Об, Наполеон решает идти к Марне,
незаметно напасть на вражеские коммуникации и отбросить войска союзников от
Парижа и Сен-Дизье. Свой план он изложил в письме к Марии Луизе, сопроводив это
послание множеством телячьих нежностей. И… отправил с курьером, не зашифровав
письмо !
Воистину – кого боги хотят погубить, того они лишают разума…
Судьба повернулась спиной к своему бывшему любимцу. Курьер попал в плен, и
письмо императора было у него найдено. Его передали маршалу Блюхеру, одному из
командующих союзническими войсками. Маршал был известен своей грубоватой
галантностью. Он послал курьера с белым флагом в расположение наших войск. У
курьера было письмо Наполеона к Марии Луизе. Таким образом, императрица все
узнала о планах супруга и посвятила в них герцога Ровиго. Увы! Галантность не
помешала маршалу Блюхеру воспользоваться счастливым случаем, который ему выпал.
Узнав о тайных планах императора, союзники двинулись на Париж, благо путь к
нему открыл им сам император…
Не передать, что сделалось с моей госпожой, когда она узнала,
что виновницей беды стала любовь Наполеона к Марии Луизе! Одну только
австриячку винит она в случившемся, хотя даже я готова пожать плечами. В чем же
вина императрицы? В том, что она пухлая блондинка – как раз во вкусе
«маленького капрала», который всегда обожал пышнотелых женщин? Ведь и сама
Жозефина пленила его когда-то своим полным, хотя и гибким, сладострастным
телом. Нет, только рок, только рок виновен в преступной неосторожности, которую
допустил наш повелитель!
Нетрудно представить, что сейчас творится в Тюильри.
Впрочем, особенно напрягать воображение нам не приходится, поскольку князь
Беневентский не преминул посетить нас в Мальмезоне и привез самые свежие
новости. Разумеется, он повествовал о случившемся с глубоким негодованием, но
я-то знаю его много лет, я научилась разбирать все оттенки его речи и мимики.
Он наслаждался – вот верное слово! – наслаждался случившимся!
Он прекрасный рассказчик, и, слушая его, я словно бы и сама
видела всю эту суматоху. Враг почти у стен императорского дворца! Русский царь
уже в Бонди, военные действия идут практически в Париже – под Роменвилем, в
Сен-Дени и у заставы в Клиши.
В Тюильри собирают вещи, жгут документы, укладывают
чемоданы, а также упаковывают корону, скипетр и прочие атрибуты императорской власти.
А между тем совет под председательством Марии Луизы решает, как быть регентше и
римскому королю. Покидать Париж или оставаться? Военный министр Кларк
высказался за срочный отъезд в Блуа…
– Я сделал все, что мог, – прочувствованным тоном
повествовал нам князь Беневентский. – Я начал спорить, заявил, что отъезд ее
императорского величества равнозначен сдаче Парижа роялистам. Они не преминут
воспользоваться случаем, чтобы совершить государственный переворот и снова
возвести на престол Бурбонов.
Помню, здесь Талейран сделал странную паузу и выжидательно
посмотрел на Жозефину. Казалось, он ждет от нее каких-то слов. Более того! Мне
почудилось, он поглядывает с опаской.
– Конечно! – воскликнула Мадам. – Если бы Мария Луиза
осталась в Париже и сама встретила отца, австрийского императора Франца,
который приближается вместе с союзниками, это затруднило бы реставрацию
королевского дома! Она регентша при наследнике, римском короле, что вынудило бы
союзников отнестись к ней как к представительнице законной власти. Неужели она
выбрала долю королевы в изгнании? Не могу в это поверить.
Я вновь обратила внимание на то, как Талейран посмотрел на
Мадам. С облегчением! Он не услышал от нее того, чего опасался! И заговорил
легко, с каким-то даже щегольством:
– Решающую роль сыграл экс-король испанский.
– Жозеф… – прошипела с ненавистью Мадам.
