– Спешите, да, – кивает месье. – Хорошо, обойдемся без
излишних реверансов. Тогда – вот. – И протягивает мне визитку с фотографией.
Поскольку на фотографии запечатлен мой нечаянный знакомец,
значит, это именно его зовут Бертран Луи Баре. И именно он занимается делом, о
котором я раньше только в романах читала: частным сыском. Да-да, здесь так и
написано: «Частный детектив». Смотрю на адрес. Все та же улица Друо, вот те на!
Да мы практически соседи. Ну конечно, я же видела, как он входил в какой-то дом
неподалеку.
Это моя первая мысль. А основной вопрос: зачем я могла
понадобиться частному детективу? – приходит с запозданием. Но, наверное, тотчас
отвечаю я сама себе, это как-то связано с убийствами антикваров. Видимо,
опрашивают всех подряд: вдруг кто-нибудь что-нибудь да видел? Немного странно, конечно,
что этим занимается не полиция, а частный детектив, но, очевидно, в ход пошли
все боевые единицы.
Ну, меня спрашивать бессмысленно. Раскрытию преступлений в
квартале Друо я ничем помочь не могу. Вот если бы поинтересовались одним
зага-адочным случаем, происшедшим в Нижнем Новгороде…
А впрочем, даже если бы меня и спросили об этом случае, я бы
никому ничего не сказала!
– Слушаю вас, месье Баре, – говорю я, всем своим видом
изображая готовность помочь правосудию. – Только боюсь, что…
– Вы правильно делаете, что боитесь, – брякает он. – Дело и
в самом деле очень серьезное. Более того! По-моему, оно очень опасное!
Я вытаращиваю глаза. А как еще можно отреагировать на
такое?!
– Пардон, конечно, – мне наконец-то удается вымолвить
словечко, – но вы уверены, что ни с кем меня не перепутали?
– Уверяю вас, что нет, – с поклоном сообщает он. – А вот и
доказательства.
Доказательства убедительны.
– Вы русская, ваше имя Катрин Дворецка, – произносит он
отчего-то на польский манер. – Вы живете в Париже у своей сестры Марин, которая
замужем за Морисом Юго́. По профессии он юрист. Недавно у них родилась
дочь Элиза, и вы приехали помочь сестре на первых порах.
Все точно… Мой бо фрэр и в самом деле носит фамилию Юго,
являясь, таким образом, однофамильцем великого писателя, прославившего на весь
мир собор Парижской богоматери. Да-да, этого самого автора «Рюи Блаза»,
«Эрнани», «Мизераблей», «Человека, который смеется» и иже с ними следовало бы
называть не Викто́р Гюго, а Виктор Юго, ибо фамилия его пишется Hugo, а в
данном случае буква H не произносится. Между прочим, все французы, которым
известен этот переводческий казус, немало досадуют на русских. Морис в их
числе.
Но сейчас речь не о том!
– И что все это значит? – настороженно спрашиваю я.
– Бель демуазель, – говорит месье Баре очень серьезно, если
и не с отеческой, то, не побоюсь этого слова, братской интонацией. – Я очень
хорошо понимаю, что такое искушение. Однако существуют искушения, поддаваться
которым не только стыдно, но и опасно! Порою – смертельно опасно… Вы понимаете
меня?
Я, конечно, лгунья отъявленная: так уж сложилось по жизни.
Однако в принципе стараюсь не врать, когда в том нет особой нужды. Вот как
сейчас, например. И поэтому чистосердечно признаюсь:
– Нет. Абсолютно ничего не понимаю!
Не раз сталкивалась с тем, что, когда нагло врешь, тебе
почему-то слепо верят, а когда лепишь правду-матку – смотрят, как на барона
Мюнхгаузена. Сейчас я наблюдаю точно такую реакцию.
Серо-зеленые глаза месье Баре смотрят на меня укоризненно.
– Ну хорошо, – произносит наконец частный детектив.
Я воспринимаю это как сигнал к окончанию разговора и
подскакиваю, снова сгребая пакеты, но Баре хватает меня за руку:
– Еще одну минуту! Прошу вас, бель демуазель, погодите еще
чуть-чуть.
Снова сажусь. Бель демуазель, прекрасная барышня… очень
легко меня подкупить, оказывается!
– Если вы не желаете со всей серьезностью взглянуть на
положение, в котором оказались по своей… небрежности, назовем это так, то
придется мне быть откровенней. Прошу вас, верните то, что вы взяли и что вам не
принадлежит.
Я присыхаю к стулу.
– Кто вас послал? – Язык меня не слушается, губы прыгают. –
Кто?..
Невероятным усилием воли останавливаю готовую начаться
истерику. Нет! Это ошибка, совпадение, что угодно, только не то, о чем я
подумала. То, что случилось, – случилось в России. А я во Франции. Никакими
силами здесь не может стать известно о том, что произошло там . Да нет здесь
никому дела до того, что произошло сырым сентябрьским вечером в…
Ладно, не думать об этом. Думать только о том, что Бертран
Баре, видимо, не в себе.
– Что мне не принадлежит?! Что я взяла?! Когда?! И у кого?!
– Ко мне в агентство явился человек, назвавшийся месье
Бонифас Зисел, – начинает рассказывать детектив. – Подозреваю, что это не
настоящая его фамилия, да и во внешности его присутствует нечто, что наводит на
мысль о некоей ненатуральности. А впрочем, это не имеет особого значения для
нас с вами. Он просил меня разыскать молодую даму приблизительно двадцати пяти
– тридцати лет, с русыми волосами, э-э… выбившимися из прически (это он мою
растрепанную гриву так охарактеризовал, браво!), со светлыми, то ли серыми, то
ли голубыми, глазами, правильными чертами лица, высокую и стройную. Даму эту он
видел один-единственный раз, и тогда она была одета в синие джинсы, коричневую
замшевую куртку и белые кроссовки. Из-под куртки виднелся белый свитер. Надо
сказать, как только я выслушал его описание, я немедленно сообразил, что уже
встречал эту даму…
Баре смотрит на меня очень выразительно. И я его понимаю!
Ведь эта дама – вылитая я. Это мой портрет в моей одежде. Все описанные вещи
были на мне, когда любезный сыщик снимал с меня ту поганую газету, так что
неудивительно, что он сразу признал свою нечаянную знакомую. Кстати, я и сейчас
одета почти так же, разве что свитерок не белый, а бежевый.
Но все равно – и в белом, и в бежевом! – я не имею ни
малейшего представления ни о каком Бонифасе Зисе́ле. И уж совершенно точно
– ничего у него не брала!
