– По словам месье Зисела, не далее как вчера он проходил
мимо вон той двери, – детектив указывает в окно наискосок через улицу – на
дверь с синей кованой решеткой. Между прочим, это дверь нашего подъезда. –
Дама, внешность которой я вам только обрисовал, вышла из дому. Зисел
проследовал мимо нее. В руках у него был бумажник, в который он убрал некое
письмо, только что им полученное. Содержание письма настолько его озадачило,
что он сделался рассеян и не заметил, что положил бумажник не в карман плаща, а
мимо. Спохватился через мгновение, оглянулся… Бумажника на тротуаре не
оказалось. Исчезла и молодая дама. Зисел бросился к двери, – детектив вновь
указал на нашу дверь, – но там установлен, само собой, цифровой замок, а код
Зиселу неизвестен. Какое-то время он покрутился около подъезда, но никто не
входил в дом и не выходил оттуда. А Зисел опаздывал – опаздывал на важное
совещание. И он вынужден был уйти, несмотря на то что в бумажнике остались
кредитная карта, водительское удостоверение и двести евро наличными деньгами.
Ну и еще несколько визитных карточек месье Зисела. Но самое главное – это
письмо…
Какая чепуха!
– Послушайте, – уверяю его я, приподнимаясь со стула. –
Допускаю, что все было именно так и что именно меня ваш Бонифас Зисел видел
около нашего подъезда. Хотя я его совершенно не помню. Однако это случайное
совпадение! Клянусь вам! Кто-то другой подобрал его бумажник. Кто-то другой, а
не я! Налицо сущее недоразумение. А теперь мне, наконец, пора!
– Еще одну минуту, бель демуазель!
Детектив усаживает меня чуть ли не силой. А между тем
столиков не хватает, китаезы и их клиенты смотрят на нас выразительно: ведь мы
ничего не едим, только зря занимаем место в самое горячее время.
Слишком они здесь, во Франции, вежливые! У нас дома уже
давно бы кто-нибудь рявкнул: «Чего расселись?!» – и выручил бы меня из дурацкой
ситуации, избавил от обвинений в том, чего я не совершала. Ничего нет хуже, чем
оправдываться в том, чего не делала!
– Мой клиент, – продолжает Баре, – убежден, что ошибки тут
быть не может. Никто, кроме этой дамы, – выразительный взгляд в мою сторону, –
не мог подобрать бумажник. Никто! Но еще хуже, что эта история имела
продолжение. Поздно вечером ему позвонили. Женский голос процитировал несколько
фраз из того письма, которое лежало в бумажнике. Как выразился месье Зисел, он
едва не потерял сознание. В письме содержалась некая информация о его личных…
скажем так, нетрадиционных пристрастиях. – Баре чуть приподнял брови. –
Конечно, мы живем в свободной стране, да и вообще, современный мир отличается
причудливостью нравов, однако месье Зисел убежден: если бы содержание этого
письма стало известно его работодателям, он немедленно лишился бы места. А
позвонившая Зиселу женщина сказала, что собирается передать письмо дирекции
фирмы, в которой он работает. И потребовала деньги за свое молчание. Большие
деньги! Непомерные, на мой взгляд, просто несусветные!
– Я не стеснена в средствах, спасибо, – отвечаю я заносчиво,
но Баре выразительно смотрит на пакет с дешевыми рулетами «Прэнтам», с этими
несчастными рисовыми лепешками по пятьдесят евросантимов пакет… Да и замшевая
курточка моя порядком потерта.
Ну и что? Это моя любимая куртка, я не хочу менять ее ни на
какое новье! Хотя впечатление она производит, конечно, не совсем то, какое
хотелось бы. К примеру, несколько дней назад я зашла в магазин зонтов (зонтик
сломался совершенно!), так хорошенькая приказчица приклеилась ко мне и следила
за каждым моим движением, а я ходила от витрины к витрине, а хозяин магазина
просто-таки откровенно, со сторожевым видом стал в дверях: руки за спину, ноги
на ширине плеч, просто «Полицейские на страже закона», а не торговец! Ну, я им,
конечно, утерла нос как могла, купив самый дорогой – несусветно дорогой! –
зонтик от Барклая Саву. До сих пор страшно вспомнить, сколько он стоит. Но что
же делать, если все вещи, которые мне нравятся, оказываются самыми дороженными
в магазине? Это уж закон природы такой!
Но Баре смотрит на мою курточку, на пакеты… и, вижу,
по-прежнему пребывает в убеждении, что я ступила на скользкий путь шантажа,
дабы раздобыть немного денег, так сказать, на булавки!
– Бель демуазель, – снова заводит свою песню Баре. – Я вижу,
вы упорствуете. Поверьте, я давно бы уже отступился и предоставил вас вашим
заблуждениям, тем паче что мой клиент вовсе не просил меня проводить с вами
душеспасительные беседы. Это уж моя личная инициатива – на правах, так сказать,
старого знакомого. – Снова галантный полупоклон. – А месье Зисел требовал, чтобы
я выследил вас, выяснил ваш адрес и сообщил ему.
– То есть он решил со мной побеседовать лично? – уточняю я.
– Странно… Но если он знает, где я примерно живу, в каком подъезде, осталось
просто полдела: пройтись по этажам и поискать. Пять жилых этажей, на каждом по
две квартиры, а на некоторых вообще по одной. Делать нечего! Зачем ходить к
детективу, платить гонорар… Вы ведь не бесплатно работаете, верно?
– Отнюдь, – кивает Баре. – И вы правы – найти вас Зисел мог
бы и сам. Но не ищет. Это меня и пугает! Именно поэтому я и взываю к вашему
благоразумию! Он лично не ходит по вашему дому потому, что не хочет, чтобы его
видели, поймите. И я не зря подозреваю, что он явился ко мне, изменив внешность
и назвавшись чужим именем. Опасаюсь, что он убежден: нет гарантии, что после
оплаты требований той дамы шантаж прекратится. Эта особа вполне может
превратить его в постоянную статью дохода. Зисел не намерен вечно балансировать
на краю пропасти. Что, если он решил пресечь шантаж, избавившись от
шантажистки?
– Избавившись от шантажистки? – глупо повторяю я.
– Совершенно верно.
– То есть от…
– Да-да. От вас.
Я хлопаю глазами, потом поднимаюсь и, не говоря ни слова,
пробираюсь к выходу. На мое место сразу устремляются как минимум трое. Выхожу
из дверей, и тут снова слышу над ухом знакомый шепоток:
– Мой клиент будет у меня завтра в это же время. Сразу после
полудня. Сегодня или завтра в первой половине дня, когда вам удобно, вы можете
прийти ко мне и вернуть вещи моего клиента. Если угодно, можете предварительно
позвонить. Надеюсь на ваше благоразумие. Жду вас. Оревуар, бель демуазель!
Да пошел ты со своими демуазелями!
Я лечу через дорогу к подъезду, с трудом вспоминаю код, но
про лифт забываю и одним махом форсирую четыре этажа. Я в такой ярости, что,
только открыв дверь в квартиру и увидев Маришку с Лизонькой на руках,
вспоминаю, что забыла и про багет, и про «Браунис». Так что, по милости этого
пожирателя помойного мусора, мы остались без сладкого к обеду! Как две
наказанные девочки!
Что характерно, наказанные без всякой провинности.
