Александр Бергер, 8 октября 200… года, Нижний Новгород
Судя по табличке на кармане халата, дежурного врача –
рыжего, волосатого и добродушного увальня – зовут Сергей Иванович Ромулик.
Табличка была новенькая, блестящая, ламинированная, а халат старый,
застиранный. Сейчас таких и не носят – у врачей все больше зеленоватые робы. Но
в этой окраинной больничке, похоже, не скоро еще переоденутся – не раньше чем
сменят линолеум, от которого остались только разрозненные островки на облезлом
полу, или заново выкрасят окна с хлопьями старой краски на потрескавшихся рамах.
В ординаторской, где Бергер разговаривал с Ромуликом, беспрестанно раздавалось
какое-то шуршанье и попискиванье из шкафа, в котором хранились истории
болезней. Вполне возможно, это были мыши. Ну, о тараканах, которые задумчиво
зависали то на стенах, то на потолке, просто не стоит упоминать. Это было
жуткое, трудно вообразимое место, с холодными батареями, щелястыми окнами, из
которых немилосердно дуло. Какое-то КПЗ, а не учреждение, где, теоретически,
должны людей лечить!
Никакого понятия об отделениях – хирургии, терапии, ну, там,
урологии, что ли, здесь не было: в палатах лежали со всеми хворями подряд;
правда, мужские палаты находились на одном этаже, женские – на другом. Спасибо
и на том!
Впрочем, для бомжеватых больных с переломанными конечностями,
обострениями застарелых язв и «профессиональными» пневмониями это было
роскошное место, что-то вроде санатория. Вид у них был всем довольный,
безропотный, даже какой-то благостный. Возмущался условиями только раненый
Салтанов – тот самый, подстреленный проститутками. Доктор Ромулик доверительно
сообщил Бергеру, что с удовольствием избавился бы от скандального пациента и,
пользуясь своими связями, перевел бы его в другую больницу, однако – тут он
скромно опустил свои очень зеленые, очень яркие, хоть и немало заплывшие глазки
– это платная услуга. А поскольку Салтанова не только подстрелили, но и
обчистили, ему платить нечем и приходится всецело зависеть от милосердия именно
этого лечебного заведения.
– Странно, почему же он не сообщит каким-нибудь своим знакомым,
родственникам о том, в какое положение попал? – удивился Бергер.
– Да он же не местный, – пояснил Ромулик. – Прописка у него
краснодарская, а вообще откуда он – черт его знает. Может, родни и нет, а что
до друзей – у таких ведь не друзья, а подельники. Выйдет на них – и заложит
невзначай. Небось не похвалят! Вот и приходится терпеть. Ну ничего, на нем все
как на собаке заживает, – сообщил добрый доктор с явным сожалением. – Недели
через две сможем выписать. Пускай на зоне долечивается, экспортер поганый!
Бергер задумчиво поглядел на доктора. Нет, его не удивило
озлобление последнего – род деятельности Салтанова был уже всем известен, и это
не добавило ему ни популярности среди однопалатников (так и хочется сказать –
сокамерников!), ни сочувствия медперсонала. Настораживало другое. Свое
недоумение, хорошенько подумав, Бергер облачил в форму следующего вопроса:
– Но если вы готовы выписать человека с недолеченными
огнестрельными ранениями, почему до сих пор держите человека, у которого нет
ничего, кроме синяков? Я имею в виду того парня, которого нашли на рельсах.
Зеленые глаза Ромулика как-то вдруг выцвели и стали
туповато-серыми.
– Так ведь у него амнезия! – внушительно проговорил доктор.
– Я не могу выгнать на улицу человека, который ничего не помнит, даже как его
зовут.
То, что Ромулик валял ваньку, стало бы понятно и
непрофессионалу. А Бергер все же был им. Но он задал еще один вопрос:
– А не лучше ли в таком случае перевести его в
соответствующее лечебное учреждение? Где занимаются именно проблемами амнезии?
Или тут дело тоже в том, что он не может оплатить эту услугу?
Доктор только хмыкнул, но ничего не ответил. Но стал смотреть
не на Бергера, а на шкаф, где мыши знакомились с документацией.
– Но тогда, – продолжил Бергер, – логично было бы сообщить в
милицию об этом случае. Возможно, удалось бы установить его имя и адрес,
родственники забрали бы его и заплатили вам.
– Ну, деньги – это еще не все, – сообщил доктор шуршащему
шкафу.
– А почему, кстати, вы не сообщили в милицию о том, где и в
каком состоянии этот человек был найден? – дожимал Бергер.
– А что тут такого? – Глаза доктора, вновь вернувшиеся к
Бергеру, стали вовсе бесцветными. – Привезли пьяного, который уснул на рельсах.
Это ведь не уголовное преступление! Его даже не «Скорая» доставила. Привез тот
же вагоновожатый, под трамвай которого он чуть не угодил. Вы же видели, у нас
тут остановка в пятидесяти метрах. Так что трамвайщику было по пути.
– А почему этот «трамвайщик», как вы говорите, сам не вызвал
«Скорую»? – продолжал допытываться Бергер.
– А как он вам ее вызовет? – буркнул Ромулик. – Вы можете
представить себе хоть один телефон-автомат на окраине Автозаводского района? Я
имею в виду, работающий автомат!
Бергер не мог.
– А скажите… – проговорил вдруг Ромулик, бросая на него
взгляд исподлобья, и Бергер заметил, что глаза его снова налились пронзительной
зеленью. – Скажите, это правда, что в вашем бюро гарантируют клиентам
анонимность?
Доктор почти слово в слово повторил вопрос, который не далее
как вчера задала Бергеру его приятельница, и тот, понятно, насторожился:
– Ну да. А что?
– То есть вы не следуете общепринятому принципу «Падающего
толкни»?
Бергер несколько раз растерянно моргнул, потом покачал
головой:
– Нет…
– Ну вот и я тоже – нет, – усмехнулся Ромулик. – А если
клятва Гиппократа сплошь и рядом вступает в противоречие с законами общества, к
которому я принадлежу, то это проблемы общества. А не мои и тем более – не
Гиппократа! Так что, будете говорить с нашим пациентом, учитывая его… амнезию?
– За этим я и пришел, – кивнул Бергер.
– Тогда ждите. Я вам его приведу.
Бергер подошел к облезлому окну, на котором сиял неземной
красотою буйно-розовый «ванька мокрый», цветок из его детства, и задумчиво
посмотрел на улицу. Убогая больничка была с трех сторон окружена необычайно
красивой березовой рощицей. Ветер шало трепал зеленые березовые косы с
вплетенными в них золотыми осенними лентами.
