– Ну и что ты скажешь Морису? – Бертран вдруг сердито
дергает меня за руку. – А? Что скажешь? Откуда у тебя информация о Фюре и его
компьютере? В окошко увидела? Но простым глазом ничего не разглядишь. Тебе
придется признаться, что я был ночью у тебя в комнате. И то он вряд ли поверит,
если я не соглашусь подтвердить твои слова относительно списка антикваров и
коллекционеров. А твой бо фрэр – парень проницательный. Да и вообще – взрослый,
все понимает. Он мигом поймет: я был не только в твоей комнате, но и в твоей постели.
Хороша же ты будешь после этого в глазах его и твоей сестры! И если они бросят
нам в лицо обвинения в распутстве, я не стану отрицать! Более того, я
признаюсь. Расскажу все в подробностях!
Я столбенею на перекрестье улиц Прованс и Шо-Ша.
– Как – не станешь отрицать? Как – расскажешь в
подробностях?!
– Ну хорошо, – делает откат Бертран. – Я не скажу ни слова и
буду уверять, что занимался исключительно слежкой за Фюре. Но только при одном
условии…
– При каком?!
Он заступает мне дорогу. Теперь мы смотрим в глаза друг
другу. И я вижу, что он не шутит:
– Ты сейчас пойдешь со мной – ко мне. И пробудешь у меня
самое малое час. Поняла?
Я не верю ушам:
– Ты меня что, шантажируешь?!
– Да, – с усмешкой отвечает Бертран. – Совершенно верно.
Именно это я и делаю.
– Но это… это низко! Непорядочно!
– А с чего ты взяла, что я порядочный человек? – он холодно
вскидывает брови. – Я – всего лишь частный детектив. А эта работа отнюдь не предполагает
высоких моральных качеств. Более того, мы часто действуем в самом тесном
контакте с криминэль – с преступниками. Ну и… сама понимаешь, я многого от них
набрался. Поэтому – да! Я тебя шантажирую. И буду продолжать это делать! А ты,
чтобы спасти свое доброе имя, будешь со мной спать. Поняла?
И его губы впиваются в мои, приоткрытые для того, чтобы дать
вырваться из моей груди бушующему там негодованию.
Спустя два часа – два, два, а отнюдь не час! – мы снова
выходим на улицу Шо-Ша. Через полквартала наш подъезд, мало ли кого из знакомых
можно встретить, даже «прекрасный брат» иногда выходит прогуляться перед сном,
– но мне море по колено. Бертран держит меня под руку, потому что я отчего-то
слегка пошатываюсь. Странно – и ведь не пила ни капли, хотя Бертран предлагал
мое любимое белое «Шатли». Однако полное впечатление, что я хватила немало
шампанского, да не просто так, а в гремучей смеси с мартини бьянко. К тому же
меня почему-то разбирает смех. А Бертрана это злит. Он то и дело встряхивает
меня и ворчит:
– Ну что ты смеешься?! В тебе нет никакой романтики. И
вообще ты – распутница, я сразу это понял!
Я хохочу…
Конечно, налицо явный сдвиг по фазе. Слово «распутница» в
моем представлении применимо только к Арине. К Арине, а не Катерине! Однако
сейчас оно мне безумно нравится. И я от полноты чувств вдруг начинаю распевать
в стиле моего любимого «Бони М»:
– Ра-Ра-Распутин, Лавер ов зэ рашен квин!
И осекаюсь, заметив синий «Ситроен», стоящий под фонарем
практически против нашего подъезда.
Мало ли синих «Ситроенов» на свете, особенно в Париже, где
это как бы фирменный автомобиль (французы великие патриоты вообще, а своей
автомобильной промышленности – в частности), но не из него ли несколько дней
назад выбрался некий суслик, обернувшийся хорьком?..
Зачем он здесь? Неужели Фюре опять засел в своем кабинете,
всматриваясь в окна дома напротив? Или… За тонированными стеклами «Ситроена»
ничего не различить, но не может ли статься, что Фюре устроил засаду на сей раз
в автомобиле? Он ждет нас с Бертраном. И мы, как зайчики, припрыгали прямо к
нему. И сейчас…
Внезапно раздается рокот мотора.
Бертран с силой толкает меня вперед, так что я пролетаю
несколько метров и впечатываюсь прямо в синюю решетку на двери своего подъезда.
Звук мотора приближается, но моя рука уже нажимает привычный код, раздается
мелодичный перезвон, я заскакиваю внутрь, Бертран за мной… А надобно сказать,
что двери тут везде-кругом дрессированные. Они не захлопываются за вашей
спиной, а закрываются сами – с флегматичностью, достойной того древнего
римлянина, который первым изрек знаменитое festina lente, то есть торопись
медленно. Пытаться ускорить этот процесс бессмысленно. Я могу только обернуться
и в отчаянии уставиться на них. И тут я замечаю, что они и не думают
закрываться…
О господи! Меня обдает страхом, точно порывом ледяного
ветра, но в следующее мгновение я замечаю, что закрыться дверям мешает не кто
иной, как Бертран. Он выставил ногу и придерживает створку, а сам разглядывает
улицу.
– Бежим! – кричу я шепотом и хватаюсь за него обеими руками.
– Погоди! Смотри! – шипит он, потом чуть подвигается – и я
вижу то, что видно ему.
У страха глаза велики, как известно, и именно с перепугу мне
почудилось, будто заработал мотор «Ситроена». Видимо, Бертрану тоже
померещилось, что Фюре начнет нас сейчас таранить, – потому-то он и швырнул
меня к двери. Однако «Ситроен» как стоял, как и стоит. А рокочет мотором
огромная зеленая мусоровозка, которая выползла из-за поворота улицы Друо и
теперь приостановилась напротив нашего подъезда. К сожалению, машина
практически закрыла от нас «Ситроен», ну и ладно, так оно даже спокойнее. Ведь
последнее время образ Фюре отчего-то ассоциируется у меня с линией прицела!
Мотор продолжает работать, а из кабины выпрыгивают двое
мужчин в зеленых комбинезонах мусорщиков и каскетках, плотно надвинутых на
головы. Один из них высокий и худощавый, я бы сказала – угловатый, несмотря на
просторный комби. Второму униформа, наоборот, явно узка. Вообще у них вид
случайных людей, и я понимаю, что, поскольку забастовка продолжается, на боевом
посту снова дилетанты-волонтеры.
Так и есть! Они, как и прежде, работают выборочно. Не
обратив никакого внимания на контейнеры, стоящие около нашего подъезда, хватают
один из тех, что выставлены у соседнего, и начинают двигать его по направлению
к машине.
Ну полные идиоты! Любой ребенок знает, что вручную контейнер
не поднимешь. Для того в мусоровозке имеется специальный механизм. Или он вышел
из строя? Или эти дилетанты не знают, как им пользоваться? Но ведь пупок
развяжется даже у тяжелоатлетов – затаскивать эти ящики в кузов. А эти два
волонтера явно не похожи на штангистов. Второй – еще худо-бедно, у него есть
хоть какой-то намек на мышцы, а первый – вообще доходяга…
