– Они связаны не только с моей судьбой! – мягко улыбнулась
Мадам. – Я хочу рассказать вам одну историю… Давно собиралась, но рада, что
дождалась сегодняшнего дня. Именно сегодня, когда в Париже служат мессу по
невинно убиенным Людовику и Марии-Антуанетте, уместно говорить о судьбе их сына.
– Несчастный ребенок! – вздохнул император. – Хотя ему и не
привелось окончить жизнь на эшафоте, он разделил трагическую судьбу своей
семьи. Никто не знает, где его могила…
– Разумеется, – кивнула Жозефина. – Потому что ее нет. Не
может быть могилы у живого человека!
Я давно не видела на чьем-либо лице такого изумления, каким
осветилось лицо императора!
– Что вы имеете в виду, Мадам? – спросил он осторожно. – До
меня доходили какие-то смутные слухи о спасении дофина… неужели вы тоже
поддерживаете их?
И тогда Мадам рассказала ему все с самого начала.
Когда она вышла из заключения, жизнь ее переменилась самым
волшебным образом. Она стала подругой всемогущего в то время Поля Барраса.
Символом возрожденных надежд и удачи для нее стали фиалки. И вот однажды, в
марте 1795 года, она появилась у ворот Тампля и умолила передать букет
роскошных фиалок одному узнику страшной тюрьмы. Этим узником был дофин Людовик
Семнадцатый. В свое время он страстно любил фиалки, и страсть эта была известна
всем.
Мадам не просто так решила передать этот букет узнику. В то
время уже начал составляться план освобождения принца, и Жозефина захотела дать
ему знак надежды. Такой же, какой некогда получила сама.
В заговоре участвовало несколько человек, но душой его были
Мадам и ее Поль Баррас. Всем известно, что охранником дофина был очень жестокий
и тупой человек по имени Симон. Однако мало кто знает, что Жозефина не без
труда устроила на место этого выродка своего собственного слугу, уроженца
Мартиники, откуда и сама была родом. Слуга был слепо предан ей. С его помощью
удалось подменить дофина чахлым, золотушным, недоразвитым ребенком, который и
умер в тюрьме. Между тем дофин был тайно вывезен из Тампля и передан на
попечение некоей мадам Жубер, уроженки Монжура. Воспитательница увезла его
сначала в Бретань, а потом вместе с ним вернулась в Вандею. Она скрывалась так
тщательно, что даже люди, заинтересованные в судьбе дофина, потеряли его след.
Иногда то Баррас, то Жозефина получали тайные известия о том, что юный принц
жив и здоров, посылали туда деньги, так что лишь они знали, где его искать. А
теперь об этом знала одна лишь Мадам.
– Я знаю, что он жив! – пылко воскликнула она. – Но пока на
троне был Наполеон, мне приходилось следовать моей любви к нему. Ведь так
получилось, что мой супруг отнял трон у спасенного мною ребенка. Не зря его
называли узурпатором! Что мне было делать? Я разрывалась между любовью к мужу и
состраданием к дофину. Да и потом, когда мы расстались с императором, я не
могла заставить себя держаться по отношению к нему нелояльно. Я вырвала из
своего сердца образ юного принца, который несправедливо лишен престола. Слабая
женщина, я даже стала забывать о нем! Но теперь, когда речь идет о восшествии
на престол графа Прованского, я чувствую, что настало время восстановить права
законного наследника. А вы как думаете, сир?
– Завтра же! – возбужденно воскликнул Александр. – Завтра же
скажу князю Беневентскому, что французский трон принадлежит сыну короля
Людовика, а не графу Прованскому!
– Да! – воскликнула Мадам. – Этот человек его недостоин! Это
низкое, бесчестное существо! Ведь именно он, отвергнутый некогда
Марией-Антуанеттой, организовал мстительную кампанию клеветы на королеву,
оболгал ее, извращал каждый ее поступок!
– Но в таком случае не странно ли, что его поддерживает
Талейран? – нахмурился русский царь.
– О! Талейран!..
Страница оборвана .
Александр Бергер, 9 октября 200… года, Нижний Новгород
Спустя ровно тридцать минут Бергер убедился, что
рассказывать Татьяне о той театральной встрече нет никакого смысла. Едва увидев
жену, вернее, вдову Симанычева – крупную, неопрятную блондинку, – он сразу
узнал ту особу, которая была вместе с погибшим в театре.
Конечно, лица ее Бергер тогда не разглядел, но широкоплечую,
массивную фигуру Людмилы, а главное – ее нелепую прическу было трудно не
узнать. Что касается лица, то его можно было, наверное, назвать даже
привлекательным, если бы Людмила Трегубова дала себе труд похудеть килограммов
на двадцать. Пока на нем выделялись в основном щеки и нос картошкой. Впрочем,
физиономия у вдовушки оказалась добродушная и отнюдь не унылая.
– Да ладно, – несколько фамильярно отмахнулась она от
извинений Татьяны, что вот-де пришлось ее побеспокоить. – Я же понимаю – работа
у вас такая! Ищите – может, и найдете чего.
Судя по задору в ее голосе, она в такие чудеса не верила.
– Среди вещей, обнаруженных у Геннадия Валерьевича, не
оказалось ключей от квартиры, – пояснила Татьяна. – Вот мы и решили на всякий
случай проверить, не пропало ли чего. Например, он мог держать дома деньги, и
если ключи попали в руки преступников…
– Да какие у него могли быть деньги! – хмыкнула Людмила. –
Он мне все отдал – как отступные. Остался гол как сокол, плакался, что я его
раздела-разула, надо все сызнова наживать.
В ее голосе звучало глубокое удовлетворение. А Бергер
подумал, что человек, который носит в барсетке три с половиной тысячи рублей,
все-таки еще не совсем гол. Но, с другой стороны, у Трегубовой и Симанычева
могли быть совершенно другие критерии степени раздетости, чем у следователя
Бергера!
Квартира Симанычева поражала удивительной опрятностью.
Бергер и сам был весьма аккуратен, не выносил раскиданных вещей, но здесь царил
просто-таки образцовый порядок, до которого пресловутому немецкому орднунгу
было куда как далеко!
– Вы что, успели прибраться? – с неудовольствием спросил он
Людмилу, но та засмеялась:
– Да ну, больно надо! Мне на такую чистоту глядеть тошно, я
неряха, между нами говоря, жуткая. Из-за этого мы с Геной и ругались всю
дорогу. Ему бабой надо было родиться, чуть соринка-пылинка – его прямо трясло.
Здесь с самого начала так было, правда, Татьяна Петровна? Я ни одной вещички не
стронула!
Татьяна Пояркова, оказавшаяся Петровной, кивнула.
И верно, подумал Бергер, уборки не проводилось как минимум
неделю. На мебели, на безделушках лежал легкий налет пыли. И это все признаки
беспорядка. Рачительный хозяин умер, а неряха Людмила просто еще не успела
учинить здесь милый ее сердцу ералаш.
А посторонних, похоже, и впрямь не было. Так что вопрос с
ключами остается открытым…
