Потом из-за деревьев выплыл вокзал с куполом и шпилем – монументальный, как огромный сарай, и тотчас еще более яркие воспоминания, словно давний сон, проснулись в Косте. Ему показалось, что он когда-то уже видел этот город – огромный, шумный, и ходил с родителями по его улицам, и они вместе обедали в доме с бархатными шторами на окнах. Больше ничего вспомнить он не мог, ни деталей, ни куда они шли и зачем. А еще он помнил, что у них была такая штука, по которой можно было, приложив к уху, разговаривать с кем угодно. В памяти всплыло слово – телефон. Вот бы поговорить с Веркой, подумал Костя, испытывая одновременно тревогу и сладостное чувство новизны ощущений.
Вроде бы народу в поезде ехало много, а когда он высыпал на перрон со своими рюкзаками, клетками, баулами и туесами, то через пару минут весь куда-то рассосался, как в воду канул. Костя не успел оглянуться, как к ним уже лениво подошли два каймана с «калашами» и с красными повязками «Комендант» на рукавах:
– Кто такие?!
Костя растерялся. Сказать, что они из села Теленгеш, у него язык не повернулся, черт его знает, чем это обернется, а соврать он не сообразил. Телепень едва не задал стрекача. Чебот тоже молчал, только заискивающе улыбался. Костя тоже улыбнулся. Даже легче стало, как будто эти двое поняли его без слов.
– Чего молчите?! – грозно спросил тот, что постарше, хотя Костя давно обратил внимание, что возраста у кайманов вроде бы и не было, вне возраста они были, вечные какие-то, с одним и тем же напряженным выражением на лицах. Ну да, подумал он, это регенерацией называется.
– Глухонемые что ли? – спросил тот, что помоложе, с белыми усиками и бугристой, как у жабы, кожей, и положил руку на цевье автомата.
Телепень за спиной Кости закряхтел, что было признаком, что он на грани терпения.
Выручил их дядя Илья.
– Бургазов! – крикнул он, высунувшись в окно. – Альберт! Да из Чупы они! Из Чупы! Нашенские. Хотят мир посмотреть.
– Здорово, Петрович! – радостно отозвался Альберт Бургазов. – Земляков привез?
В его голосе слышалось уважение, это уважение распространилось и на знакомых дяди Ильи, за которых он поручился.
– Привез, привез… – степенно кивнул дядя Илья. – Прямо из тайги пацаны. Не смотри, что они такие дикие, хорошие пацаны, хорошие. Ты их не пугай, Альберт. А если заглянешь ко мне, я тебе кое-чего налью, привез свою личную, клюковкой называется.
– То, что из тайги, это хорошо… – повернулся к ним Бургазов. – А вот что дикие, это плохо!
Оба каймана радостно заржали, с вожделение поглядывая на рябчиков и утку, которых держал Телепень, но отбирать почему-то не стали – то ли из уважения к дяде Ильи, то ли им было лень возиться с убитой птицей, потому что они были на дежурстве.
Видно было, что они развлекаются от скуки, а не из-за служебного рвения, хотя грань в подобных делах весьма тонкая и условная. Скука моментально может перейти в служебное рвение, и наоборот.
– Не хулиганьте здесь! – наказали они и даже добродушно подмигнули.
– «Тулочку» вашу положено бы забрать… – сказал Альберт Бургазов тем тоном, когда отпускают грехи. – Ну да ладно. Илью Петровича мы лично знаем, доверяем ему, а своих не обижаем. Поэтому идите себе гуляйте, на поезд не опоздайте. Когда назад-то, Петрович?
– Денька три постоим и тронемся.
У дяди Ильи сделалось такое лицо, словно он очень-очень хотел обмануть кайманов и наконец это ему удалось.
– Ну и ладненько, – кивнул Альберт Бургазов и потерял к ним всякий интерес.
«Коменданты» полезли в кабину паровоза, гремя коваными сапогами по лестнице и задевая «калашами» за поручни.
Костя с облегчением поправил за плечами сидор с продуктами, и они по бесконечно длинному перрону, озираясь, словно попали в сказку, подошли к зданию вокзала. Уж очень им интересно было посмотреть на купол, как он изнутри сделан, как держится и на чем держится. Не на честном же слове?
Телепень, подумав, изрек:
– Если там колокол, ей-богу, позвоним три раза.
– Я тебе позвоню! – пригрозил Чебот. – Звонил здесь каждый, а потом галоши пропадают.
– На счастье, – попытался возразить Телепень, подобострастно заглядывая Чеботу в лицо.
– Видел? – Чебот показал ему кулак. – Город, он осторожных любит. – И был не далек от истины.
Они с трудом отворили тяжелую, скрипучую дверь и вошли, озираясь, как в храме.
– Святые угодники! – воскликнул пораженный Чебот.
Купол, который снаружи выглядел большим, внутри оказался просто огромным, висящим, словно в пустоте, словно ни на что не опирающийся, а с дивных картин на стенах взирали странные лица то ли богов, то ли святых, не поймешь, все сплошь улыбающиеся или, напротив, суровые, с красными галстуками и красными звездами на фуражках, а еще с винтовками в руках и с пулеметами на колесах. Костя ничего не понял и очень пожалел, что так мало прочитал книг и ничегошеньки, оказывается, не разбирается в истории родной страны.
– Святые, должно быть… – прошептал Телепень.
А ведь Косой прав, подумал Костя, украли у нас прошлое и мы, получается, как котята, ничего не соображаем. Он покосился на Чебота, тот, боясь попасть впросак, избрал тактику молчания, все больше крутил башкой в засаленной кепке, досадливо посапывая или хмурясь.
– Мать моя женщина… – воскликнул Телепень. – Глядите, как в церкви! – И указал на лысого мужчину во френче, и эхо, подхватив его голос, разнесло во все уголки: «Церкви… церкви… церкви…»
Откуда-то сверху, с невидимых карнизов сорвалась стая голубей вперемешку с воронами, они вмиг заполнили пространство огромного купола, и оттуда на головы полетел то ли сухой, то ли свежий помет.
Они выскочили наружу, отряхивая волосы и одежду. Дрюндель ржал громче всех, потому что на фуражке Чебота остались следы голубиного помета.
* * *
Город оказался старым, как трухлявый пень. Но все же лучше, чем наша деревня, думал Костя. Это издали он казался огромным и монументальным, а вблизи стены домов покрыты трещинами, в одном доме вообще зияла дыра, непонятно как сделанная, потому что находилась как раз между третьим и четвертым этажом. А входы в многоэтажки были больше похожи на пещеры, нежели на обжитые подъезды.
Телепень набрался смелости и сунулся в один подъезд, да как заорет:
– Сюда! Сюда!
Костя, выхватив пистолет, побежал на помощь, преисполненный решимости любой ценой вытащить Телепня из беды. За ним шаг в шаг, не отставая, пыхтел Чебот. Он на ходу, не попадая в казенник, заряжал «тулку» жаканами.
Они влетели в подъезд, ожидая увидеть море крови и растерзанный труп Телепня, но оказалось, что тот всего лишь звал их поглядеть, как дом устроен изнутри, и что вверх идет лестница, и что на каждом этаже по четыре дома, то бишь квартиры, и что в каждой квартире по белой эмалированной ванне.
