Брагин бесшумно проскользнул мимо, обогнул одну полубашню горжевой части, взбежал на бетонное крыльцо второй и пропал внутри ее. Косте не оставалось ничего другого, как проделать тот же самый путь, и несколько секунд он чувствовал, что является прекрасной мишенью, если кто-то смотрит со стороны огромной черной арки справа на третьем этаже. К счастью, в него никто не выстрелил, никто не закричал: «Стой! Стой!» Брагин же, оказывается, прикрывал его по всем правилам воинского искусства, следя через прицел за обстановкой в тылу. Костя нырнул в полубашню, твердо помня, что им нужна, собственно, не эта полубашня, а та, что напротив, но там окна и двери были замурованы аж до второго этажа. От этого она казалась мрачной и слепой. Разумеется, они повернули направо, чтобы попасть в нее, зайдя с горжевой части, но сразу уперлись в «свежую» стену. «Свежую» не в смысле недавней кладки, а в смысле кладки, которая не соответствовала духу крепости, потому что была сделана совсем из другого кирпича, да и положена была кое-как, словно каменщик страшно спешил.
Если бы у них был «плазматрон», то они разнесли бы эту стену в мгновение ока, но «плазматрон» остался в Итальянском дворце, и это было большим упущением.
– Костя, сюда, – тихо позвал Брагин.
Они на цыпочках поднялись по чугунной лестнице, в которой какие-то вандалы умудрились выбить большую часть ступеней, поэтому приходилось, во-первых, внимательно смотреть под ноги, а во-вторых, не доверять всем остальным ступеням, чтобы не сорваться вниз на бетонный пол каземата.
Если бы Костя попал сюда просто на экскурсию, он с удовольствием пробежался бы по всем-всем закоулкам, и поглазел через бойницы на красоты Балтики, и повздыхал об ушедшей эпохе, но дело было важнее всего, и он даже не стал ломать голову над хитроумным приспособлением в виде полукольца напротив бойниц. Единственным объяснением этому устройству могло быть только то, что лафет пушки двигался по этому полукольцу, чтобы менять сектор обстрела.
Телепень на это сказал бы: «Мудрено сотворено». Но Телепня рядом не было, а где сейчас он вместе с Чеботом, известно одному Богу. Одна надежда была на то, что Дядин убережет их буйные головы, не даст совершить глупость и не потащит сюда на помощь.
– Послушай, – сказал Брагин, – а где ты мой дневник нашел?
Косте пришлось плясать от печки, то бишь от своей деревни Теленгеш и вообще многое рассказать. Например, о «промыслах», и кто такой Рябой, и как они ходили сбивать вертолет ради пушки тридцатого калибра, а в результате нашли «плазматроны», и как Косого перекодировали, и он ушел к людям-кайманам.
– Что такое «плазматрон»? – спросил Брагин.
– Это такая штука, которая бьет зеленой плазмой, – объяснил Костя.
– А-а-а! – воскликнул Брагин. – Видел я однажды, только на штурмовике, как она народ косит. Сильная, брат, я тебе скажу, штука!
– Если бы не эти «плазматроны», мы бы деревню не отбили, – Костя невольно предался воспоминаниям, вспомнил свой бой и, конечно же, Верку Пантюхину, да еще много чего хорошего, что было у них в Теленгеше.
Видно, у него так возбужденно заблестели глаза и он так воодушевился, что Брагин добродушно рассмеялся:
– У тебя и девушка, наверное, есть?
– Есть. – Костя откинул со лба белый чуб и снова подумал Верке Пантюхиной. Красавица она, подумал он. Самая лучшая в мире! Быстрее бы домой!
– Теперь, брат, уже недолго, – согласился с его мыслями Брагин.
– Соскучился, – признался Костя.
Так, за разговорами и воспоминаниями, они незаметно миновали несколько батарейных казематов, где когда-то стояли пушки, а теперь гулял ветер и осыпалась штукатурка.
– А ваш дневник я нашел в соседней деревне Чупе, – сказал Костя.
– Давай на «ты»? – предложил Брагин. – А то выкать язык цепляется.
– Давайте, – согласился Костя.
К этому времени они преодолели все три этажа и были где-то совсем близко от нужной полубашни, где находился заветный пункт связи, только проход к нему никак не могли найти: то двери замурованы, то на лестнице трех десятков ступеней не хватает, то просто залы до потолка завалены все тем же красным кирпичом.
– Черт! – выругался Брагин. – По-моему, мы не туда идем.
– Ты не находишь, что все это странно? – поддержал его Костя.
– Думаешь, нас специально водят за нос?
– Было бы неудивительно, – Костя почему-то подумал о Большакове. Кто еще мог так легко свернуть шею человеку? – Думаю, проход с другой стороны. – Он выглянул в окно. – А вдруг за нами наблюдают?
– Все может быть, – Брагин высказал то, о чем они боялись думать. – Засада! Я давно хотел сказать об этом.
– Тогда вперед! – сказал Костя, и они повернули туда, откуда пришли, потому что уже догадались, что путь в нужную им полубашню не такой короткий, как казался вначале.
* * *
Где и когда он потерял Брагина, Костя не заметил, вроде был только что рядом, а потом оглянулся – его уже нет.
– Саша! – осторожно позвал Костя, и ему почудилось, что за плавным поворотом стены форта он услышал знакомый голос.
Костя бросился в ту сторону, сжимая в руке пистолет, пробежал два-три каземата, однако, к большому своему сожалению, никого не обнаружил. Голос между тем слышался совсем рядом, почти над головой. Звук прилетал через амбразуру. Слова разобрать было трудно. Потом к первому голосу присоединился еще один. Спорили двое, и это уже был явно не Брагин. Брагин пропал, растворился в многочисленных коридорах и закоулках форта. Разбираться с этим явлением не было времени, вначале надо было узнать, кто разглагольствует на крыше.
Для того чтобы попасть наверх, Косте пришлось карабкаться по ажурной лестнице, которая предательски раскачивалась и стонала под ногами, иногда от нее отлетали металлические части и с грохотом падали вниз. Больше всего Костя боялся, что его обнаружат прежде, чем он минует ненадежную лестницу. Однако похоже было, что спорящим на крыше было все равно. Они, как токующие тетерева, ничего не слышали, кроме собственного крика. Под эти крики он, собственно, и добрался до распахнутого люка и увидел широченную спину Большакова. Напротив него, у самого края форта, стоял не кто иной, как Петр Сергеевич Кононов в своей неизменной кожаной тужурке и бескозырке, ленточки которой гордо развевал ветер.
Таким злым и гневным Костя его еще не видел.
– Да ты все испортил! – кричал он срывающимся голосом. – Ешкин кот! Испоганил такую идею! У меня на тебя виды были, а ты все испортил!
Неожиданно Большаков стал оправдываться, как малолетка, как в деревне оправдываются те, кто здорово набедокурил. Петр Сергеевич, однако, его не слушал, а кричал, переходя на все более тонкий фальцет:
– Да кто ты такой вообще? Такое ощущение, что ты не мой друг Андрюша Большаков, с которым мы десять лет сидели в школе за одной партой, а черт знает кто! Ты вообще понимаешь, о чем я говорю?!
