– Говорите, отец хочет видеть Себастьяна? – переспросила я,
пропустив мимо ушей всю прочую чушь. – Ну что ж, тогда придется его разбудить.
Постучите посильней, позовите его, он и откроет.
– Осмелюсь сказать, мадемуазель, я уже все кулаки себе
отбила, стучавши, – сообщила мамаша Мишю. – Нет, тут что-то не так.
– А может, мсье молится и не хочет прерывать молитву? –
хихикнула Барбара.
Мамаша Мишю не удостоила ее даже взгляда:
– Пойдемте, мадемуазель! Ваш батюшка начнет беспокоиться,
если ваш братец долго не придет. А всякое беспокойство ему очень вредно!
Очень не хотелось мне куда-то тащиться, так бы и просидела в
своей комнате день, неделю, месяц… Но делать было нечего, и я пошла с мамашей
Мишю, оставив Барбару продолжать уборку.
Мы подошли к комнате Себастьяна, и я осторожно стукнула в
дверь:
– Братец, отворите!
У меня даже судорога по телу прошла от фальши, которая
прозвучала в моем голосе. Но мамаша Мишю ничего не заметила, не почувствовала.
Она приложила ухо к двери и напряженно вслушивалась. Нахмурилась, покачала
головой:
– Тихо!
Она шептала, как если бы за дверью и в самом деле находился
– вот глупости! – спящий человек, которого она опасалась разбудить. И тут же,
противореча сама себе, велела мне:
– Зовите громче, мадемуазель!
– Себастьян! – почти закричала я. – Откройте! Вас зовет
отец!
Никакого ответа.
– Клянусь господом, мадемуазель, тут дело нечистое! –
послышался голос Барбары. – Уже и мертвый проснулся бы. Осмелюсь сказать,
надобно бы кликнуть разносчика из зеленной лавки.
– Да ты с ума не сошла ли? – огрызнулась я. – При чем тут
твой любовник?
– При том, мадемуазель, что он самый сильный мужчина в нашем
квартале, – хихикнула Барбара. – Ему дверь выломать – раз плюнуть. А без этого,
по всему видно, не обойтись. В окно-то не влезть, ставни заложены изнутри.
Придется дверь ломать, ясное дело.
– Деваться некуда, мадемуазель, – поддакнула мамаша Мишю. –
Похоже, дело и впрямь нечистое.
И она быстренько осенила себя крестным знамением. То же
проделала Барбара.
– Ладно, – проговорила я неохотно. – Поди кликни разносчика…
как его там…
– Ксавье, его зовут Ксавье! – выкрикнула Барбара и, подобрав
юбки, кинулась из дому, безудержно радуясь возможности повидать своего
любовника.
Неведомо, сколько она будет за ним бегать. Может быть, они
даже улучат минуточку свернуть в какой-нибудь двор, чтобы доказать друг дружке
свою пылкую любовь. Думаю, сгодится также и какая-нибудь кладовая в зеленной
лавке.
– Где там молодой мсье Жерарди? – послышался голос доктора.
– Его настоятельно зовет отец.
– Скажите моему отцу, что Себастьян должен был ненадолго
отлучиться в монастырь, – повернулась я к доктору. – Скажите, что за ним
прислали. Скажите, что мы не знаем, вернется ли он.
– Хм, такая весть может очень расстроить вашего батюшку, –
покачал головой доктор. – А в его положении малейшее расстройство может
оказаться роковым. Не лучше ли сказать, что мсье Себастьян отлучился, дабы
позвать еще одного доктора, которого я ему посоветовал?
– Да скажите что хотите, какая разница, – огрызнулась я. –
Черт, да где же Барбара с ее разносчиком?
Мамаша Мишю посмотрела на меня неодобрительно и благочестиво
перекрестила рот. Ох уж мне ханжи разного рода! Неужто она никогда не
чертыхается?!
Однако обращение к врагу рода человеческого бывает иногда
очень действенным. Я это и прежде замечала, заметила и на сей раз.
Дверь отворилась, вбежала Барбара в сопровождении ражего
детины с тупым выражением лица. Стало быть, вот он какой, хваленый разносчик…
Ну да, плечи у него были широченные, а ручищи огроменные. Правда, понадобилось
немало времени, прежде чем до него дошло, что он должен своими ручищами
сделать. Ну а потом все произошло очень быстро. Разносчик прислонился к
тяжеленной дубовой двери, повел плечом раз, другой, крякнул… раздался грохот –
и дверь слетела с петель.
Разносчик не удержался на ногах и первым влетел в полутемную
комнату. Барбара споро отворила ставни. Разносчик поглядел на кровать, стоявшую
в алькове и полускрытую пологом, пожал плечами и на цыпочках направился к
выходу, приложив палец к губам.
– Мсье крепко спит, – прошептал он громко. – Он
всего-навсего спит. Я могу идти?
– Иди, иди, – рассеянно пробормотала я. – Иди с богом!
Разносчик ушел, Барбара выскочила за ним, хихикая и виляя
юбкой. Легко догадаться, куда они направятся и чем займутся теперь.
Впрочем, мне это было совершенно неинтересно. Я немедленно
забыла о парочке, потому что смотрела на альков.
Доктор обогнул меня и приблизился к кровати. Склонился, чуть
повернул голову. Мамаша Мишю, словно услышав зов, деловито засеменила к нему,
переваливаясь с боку на бок. Не помню, упоминала ли я о том, что она была до
чрезвычайности толста и сильно напоминала утку, которая ходит вперевалочку?
Впрочем, сие не имеет никакой важности…
Мамаша Мишю наклонилась над кроватью – и тотчас отпрянула. И
перекрестилась. И обернулась, и воззрилась на меня, прикрывая рот ладонью…
Ну, теперь и мне пришлось подойти и увидеть то, на что смотрели
они.
Себастьян лежал поверх покрывала. Он снял только рясу и
сапоги и остался в простой рубахе и брюках. Ноги его были босы и уже
закоченели. Только босые его пальцы, странно торчащие в разные стороны, и
наводили на мысль о смерти, потому что лицо, спокойное, умиротворенное, было
лицом спящего человека, за коего его и принял туповатый разносчик. Однако он не
спал… не спал уже несколько часов!
Руки его были вольно разбросаны по обе стороны. Они были
невероятно белы, и та царапина, которую я оставила на его запястье вечером, уже
тоже побледнела, поблекла.
– Мсье… – простонала мадам Мишю. – Бедный! Бедняжечка!
Я молчала, неотрывно глядя на брата. У него было такое
одухотворенное лицо… Он был необыкновенно красив. Я ведь толком и не могла его
раньше разглядеть. К тому же раньше выражение похоти, ненависти, жадности
порядком искажало его лицо. А теперь…
– Он мертв, – тихо сказала я и покачала головой, как бы не
веря. – Да он ведь мертв!
