– Мнемовирус – не болезнь? – Во рту стало сухо.
– Знаешь, скажу прямо: тут все от личного восприятия зависит. Для одних – болезнь и стремление излечиться, для других – дар, откровение, знания. Но большинству, – он вздохнул, – просто мозги набекрень сносит. Не выдерживают люди. Не могут правду принять. Не знают, как с ней жить.
– А неприкаянные? Кто они? Прототипы?
– Если бы, – невесело усмехнулся Иван. – Прототипы, те, кто настоящие, они смирные. По большому счету, им и дела-то до нас нет никакого. А эти, – он махнул рукой, – в злобе веками маются, выход ей ищут.
– А излечиться как? – сыпал вопросами Максим.
– Ну, есть места в черном лесу. Одно, я слышал, лежит строго на западе. Если никуда не сворачивать, мимо не проскочишь, в аккурат на него выйдешь. Только исцеление это – мнимое. Память-то свою никуда не денешь, – Иван вскинул взгляд, – не понимаешь, да? – посочувствовал он.
Максим действительно мало что понял, но запомнил каждое слово, ведь Иван скупо очертил ему смутный контур какой-то иной реальности!
– Смотрю, у тебя все по-взрослому? – на соседний табурет уселась та самая девушка.
– Не понял?
– Оружие, экипировка, – она пристально, не мигая, смотрела на него. Было непонятно, насмехается или серьезно говорит? – Меня дедушка попросил твои вещи прибрать. В дом нельзя, в сарае положила. Будешь уходить – заберешь.
– Дедушка, – это Егорыч? – машинально переспросил Максим. На самом деле совершенно другие вопросы теснились в голове, но Иван куда-то исчез, только что стоял за стойкой, и вдруг нет его, словно в воздухе растворился.
– Степан Егорыч, – поправила его Стелси.
– Запомню. Хотя мне он коротко представился.
– А ты не из робких, да? – Стелси отвела взгляд.
– Ты о чем?
– Ну, сюда вообще-то немногие добираются, – она снова украдкой взглянула на него, улыбнулась, на щеках появились ямочки.
– У меня выхода не было, – ответил Максим. Он чувствовал растущую тревогу. – Обстоятельства так сложились…
– Да не напрягайся ты. Не хочешь рассказывать, не надо. Отдыхай.
«Что-то они все такие радушные, белые, пушистые, даже холодком пробирает», – подумал он, вслух же спросил:
– А ты тут давно?
– Да, – Стелси посмотрела холодно, отчужденно, ее настроение менялось резко, неожиданно, за доли секунд. Только что ведь улыбалась.
– Тоже из города сбежала?
– Нет. Родилась тут.
– Да ладно! – не поверил Максим. – Что, серьезно? Степан Егорыч твой дед?
Она кивнула.
Врет. Не стыкуются их рассказы. Старик сказал, что бежал сюда во времена первой эпидемии мнемовируса. А Стелси – вот ведь странное имя, – на вид лет двадцать.
– Так вы все тут родственники? И эти, – Максим кивнул в сторону сидящих за длинным столом.
– Нет. Они путешественники. Я, дедушка да Иван – вот и вся семья.
– А еще поблизости есть поселения?
– Да. Несколько, – Стелси тряхнула головой, льдинки в ее глазах растаяли, словно она только что побывала в каком-то ином измерении. – Опасайся их, – неожиданно добавила девушка, указав взглядом на путников.
– Почему? – тихо спросил Максим.
– Предчувствие плохое.
– А с ними не так?
– Тревожно мне, – Стелси теперь отвечала неохотно, односложно.
– А меня не опасаешься?
Девушка вновь улыбнулась краешком губ.
– Ты понятный. А они – нет.
– Так зачем же пустили?
– Нельзя не пустить. Так принято. Если кто пришел, нехорошо отказывать.
– Небезопасное правило, – заметил Максим. – Так ведь кто угодно может усталым путником прикинуться?
– Верно, – кивнула девушка. – Но сущность все равно наружу вылезет. Я дедушке сразу сказала: неприкаянные они!
– И как же ты их различаешь?
– Тебе незачем знать, – Стелси неловко слезла с высокого табурета. – Ванек куда-то пропал, – оглядевшись, добавила она. – Пойду, поищу его.
– Ладно.
Стелси ушла, встревоженная, а Максим, совершенно сбитый с толку, огляделся.
Входные двери неожиданно распахнулись. Внутрь толпой повалили люди. Они разбредались по залу, ни с кем не здороваясь, не разговаривая. Вроде как вместе пришли, скопом, но каждый – сам по себе, Шустов это нутром почувствовал, ему вдруг стало зябко, неуютно, тревожно.
Из сумрака внезапно появился Иван. Он тоже выглядел мрачным.
– Уходи! – коротко обронил он. – Дверь видишь? В конце зала?
– Да. А что случилось?
– Уходи, если жизнь дорога! Не видишь, что ли, кто нагрянул? – он взглядом указал на толпу.
– А кто они?
– Иди, тебе сказано!
* * *
За дверью, вместо выхода, оказалась еще одна комната. Она выглядела обжитой, уютной. За деревянным столом сидел Степан Егорыч. Перед ним тускло сиял голографический монитор. Максим успел заметить какие-то текстовые данные, прежде чем местный патриарх перевел экран в режим яркой точки.
– Что происходит? – он решил сразу задать прямой вопрос.
– Пока не разобрался, – старик пятерней взъерошил седые волосы. – Весь мир словно встрепенулся. Волна пошла. Тебе сейчас лучше уйти, – он, будто эхо, повторил слова Ивана.
– Зачем тогда в дом позвал?
– Ошибся. Думал, все спокойно. Хотел пообщаться, понять, кто ты есть? – он смотрел пристально, будто повторно сканировал, но теперь уже взглядом.
– Верни оружие, и я останусь. Помогу, если проблемы.
– Чем? – старик усмехнулся. – Ты против неприкаянных, что букашка под мухобойкой. Судьбу не дразни.
У Максима пересохло во рту.
– Да кто они такие?!
Старик нахмурился.
– Не могу ответить, – после короткой внутренней борьбы отрезал он. – Непонятна мне твоя нейроматрица.
– Ну, хотя бы объясни, почему меня идиотом назвал, когда услышал о взрыве Святилища и о девочке?! – не унимался Максим.
– А ты действительно не понимаешь?
– Нет!
– Тогда тем более – уходи! Здесь у каждого свой путь, свое прозрение, своя вера или безверие! Может, еще и свидимся… если выживешь. Одно скажу, – к черному лесу пока не суйся. Хотя бы на первых порах. Опыта наберись. Почувствуй иное.
– Ты меня, что, как слепого котенка в воду бросаешь? – Максим абсолютно ничего не понимал, лишь чувство тревоги перехлестывало через край. – Авось выплыву?
