Зозуля, однако, ну и жук! Не забыл про наше обещание. Оказывается, еще выходя из Диксона, он приказал ретранслировать ему все перехваченные немецкие радиограммы. Теперь же срочно требует от нас расшифровки. Поскольку дело действительно важное и нужное, послал на борт «Гремящего» лейтенанта Самусина из БЧ-4, с ноутбуком. Естественно, после того как Кириллов, поговорив с особистом из штаба флотилии, застращал его до потери пульса — что последует, если хоть кто-то кроме товарища начштаба взглянет на абсолютно секретный прибор или будет задавать ненужные вопросы, ну а если не дай бог утратите, лучше сразу стреляйтесь! Вроде проблем быть не должно — шифровальщики народ специфический и малоразговорчивый, излишнее любопытство у них и к ним со стороны абсолютно не принято.
Мелководье уже. Всплываем. Все ж приятно воздухом свежим подышать. Над нами истребители ходят кругами — молодцы предки, и это предусмотрели, что погрузиться мы здесь не можем, если авианалет. «Дежнев» с «Шеером» впереди, мы перестроились, прикрываем со стороны моря, вряд ли немецкая подлодка залезет в реку — хотя все же и там тральщик и пара «мошек» крутятся.
Сигнал с «Гремящего» — «имею передать важное сообщение». Что-то очень важное — «мошка» к борту, на нее посыльный с пакетом, и к нам.
«Тирпиц» выходит в море — как следует из перехваченных радиограмм. Песец пришел.
Поскольку все мы помним, как англичане в прошлый раз драпанули от него, как мыши. И где гарантия, что в этот раз опять? В нашей, той истории, конвой PQ-18 прорвался — но там и «Тирпиц» против него не выходил.
И значит, надо срочно решать, что делать…
Кириллов, надо отдать ему должное, врубился сразу. Но давать свое «добро» решительно отказался. Я же не стал, как в голливудском кино, рубить концы и прорываться в море — а спросил:
— А кто тогда может решить? Если это жизненно важно для Советского Союза? Единственный шанс добиться действительно весомого результата, имеющего не только военное, но и политическое значение? Перед которым не так важны — и «Шеер», и «Лютцов», и какой-то десяток подлодок. Вы решить не можете — так свяжите с тем, кто может! Лаврентий Палыч, мне так кажется, должен все понять государственным умом!
И тут у товарища старшего майора мелькнуло какое-то злорадство на лице.
— Вы можете обосновать, как вы сказали, результат для всего Советского Союза? — спросил он. — Ну что ж, я вас свяжу с тем, кто решит. Только очень подумайте, ЧТО скажете вы сами! Ваш помощник справится с управлением кораблем?
— А мы куда?
— В штаб Беломорской флотилии, конечно. Где еще здесь — связь ВЧ на Москву?
«Мошка» все еще у борта — ждет ответа. Вызываю наверх Петровича, ввожу в курс дела. Он говорит — командир, нельзя вам без охраны, а вдруг фрицевские диверсы? Короче, через минуту наверху оказываются четверо большаковцев в полной боевой. Переходим на катер, еще забираем с борта «Гремящего» товарища Зозулю, а также особиста и заодно нашего Самусина с ноутом — и вперед по Двине!
От причала по берегу — совсем недалеко. Хотя по твердой земле идти невыразимо приятно. Штаб — не бетонный бункер, а обычный дом, двухэтажный, первый каменный, второй бревенчатый, как часто строят на севере. Охрана, правда, наличествовала, и очень даже бдела — но, узнав Зозулю и особиста, пропустила без особых помех. Проходим в комнату — где ВЧ (у двери часовой с ППШ).
— Срочно связь, — говорит Кириллов старлею-связисту. — Москва, Иванову.
И тут, если честно, меня взял мандраж. Поскольку помнил, что в войну это был псевдоним Самого. Я сейчас со Сталиным буду говорить?!
Путина я однажды видел. В двухтысячном, когда «Курск» погиб, он приезжал на СФ. Попутно спрашивал что-то дежурное — как служба, всем ли довольны. Обычный человек — не Борька-козел, но и не божество, не генсек. Как и я для него — фигура не политическая, а значит, абсолютно малоинтересная, тогда еще каплей, один из многих, до Москвы далеко, служу честно, поощрений и взысканий по принципу «сейчас наградим непричастных и накажем невиновных» — уже как блох на барбоске. А так как служить кому-то надо — то что и за что по большому счету мог сделать мне хоть сам президент? Всем довольны, тащ Верховный, претензий нет! И как мне показалось, он искренне пытался разобраться, что и как, и помочь, чем возможно.
Хотя с «Курском» дело было ясное, что дело темное. Были нестыковки в официальной версии — а один мой знакомый, человек вполне опытный и профессионал, доказывал мне, что на деле «Курск» потопила американская атомарина, причем не тараном, а торпедами — и его объяснения были очень даже логичны. И говорил так не он один. И если это в самом деле так, а наш Всенародно Избранный знал и покрыл, то…
Ладно, это в будущем осталось — а вот что я Сталину скажу?!
Ждем. Конечно, Сталин, он не обязан у телефона наготове сидеть. У него других дел полно. От которых мы его сейчас отвлекаем. Подумать надо, как быстрее мне говорить, чтобы меньше его отвлечь. Ведь это САМ СТАЛИН!!
Сигнал. Кириллов отсылает прочь связиста, берет трубку, представляется. Излагает суть дела — привел «гостей» в Архангельск, но вот они настаивают сейчас идти «Тирпиц» топить. Да, утверждают, что это жизненно важно для СССР — причем еще и по политическим причинам. Да, рядом со мной, их командир. Передаю трубку.
И что я сейчас скажу? А, ладно — представлю, что там наш Верховный!
— Слушаю, товарищ… Иванов (вовремя вспоминаю, как только что Кириллов в трубку сказал). У аппарата капитан первого ранга Лазарев, командир подводного крейсера «Воронеж» Северного флота Российской Федерации.
И слышу голос в ответ, с характерным акцентом:
— Фэдэрации? А почему — не Советского Союза?
— Так не было Союза… в девяносто первом упразднен указом последнего генсека.
— А сами вы в каком году родились?
— В семидесятом, товарищ Сталин (тьфу ты, надо было — Иванов).
— Значит, послэ, когда мы встретимся, вы сможете подробнее рассказать мне, как и отчего это случилось. Подумайтэ об этом. А отчего вы сейчас — помогаэтэ нам?
А, ладно! Что я теряю?
— Потому что мы хотим изменить то, что будет после. Слишком дорого нам досталась наша победа, чересчур большие потери мы понесли. И когда нам бросили вызов уже наши бывшие «союзники» — нас не хватило противостоять им.
— Была ещэ одна война?
— Нет. Хотя в историю это вошло как «холодная война» — без фронта, но… Как было в конце тридцатых — войнушки на периферии, проба сил и постоянная готовность напасть, почуяв слабость. И непрерывная война морально-психологическая: был такой «план Даллеса», который им удался. А результатом стало — когда предателями оказались сам генсек и верхушка партии. И под лозунгом «мирного сосуществования», «разрядки», «перестройки» — прошла фактически капитуляция перед Западом. Одним из условий которой было — распад СССР на республики, во главе которых стоят «президенты», как положено по «общечеловеческим», то есть западным, стандартам.
