«Сволочь Никитка! - подумал Сталин. - И тут подгадил. Мой „Краткий курс" запретил, оставил лишь перечень оппозиций. А то, что иудушка Троцкий предлагал броситься на весь мир со штыком наперевес, пусть ляжем все, но чего-то разожжем? Да и Бухарин носился со своим „крепким хозяином", новым Столыпиным себя вообразил, не понимая, что времени НЕТ. Где бы мы были с твоими ситцами и хлебом, но без Магнитки и Уралмаша? У меня-то как раз это объяснялось, жила идея, отчего так, а не иначе. Это ты мое стер, а своего не создал! Еще один счет к тебе!»
- И что такое, по-вашему, «живая» идея? Споры? Значит, опять оппозиция? Вы считаете, что мы должны ради этого терпеть врагов в своих рядах? Следовать принципу буржуазной «демократии», когда явный враг общества неприкосновенен, пока лично не совершил наказуемый поступок? Ждать, пока он нанесет вред, и лишь после обезвреживать? А как быть с теми, кто лишь кликушествует, подстрекая других, как ваша Новодворская, например?
- Нет, товарищ Сталин! Речь идет не о тех, кто открыто показывает свою вражескую суть. Но скажите, кто более опасен? Тот, кто верит в одну с нами цель, коммунизм, но считает, что к ней надлежит идти другим путем, более правильным, на его взгляд, - или тот, кто голосует «за», сам не веря ни во что, кроме собственного блага, и предаст при первом же удобном случае? Не вы ли говорили, что один враг, которого мы не знаем, опаснее десятка уже известных?
«Во Григорьич завернул! - подумал я с восхищением. - Вот только как бы не спровоцировать новую „охоту на ведьм", перед которой тридцать седьмой померкнет?»
- Вы что-то хотите сказать, товарищ Сирый? Или с чем-то не согласны?
«Заметил, что наш мех, слушая Григорьича, сидит как на иголках».
- Только дополнить, товарищ Сталин. Во-первых, то, что сказал товарищ Елезаров, очень хорошо укладывается в «пассионарную» теорию Гумилева. Пассионарии - люди идеи, которых убить легче, чем переубедить, подчинить. А есть субпассионарии, у которых верховодят животные инстинкты, Шариков Полиграф Полиграфович - самый яркий пример. И основная масса, гармоники, при всех их качествах, ведомые, статисты, могут «заразиться» и тем, и тем.
«Тьфу, что он несет! Забыл, что Булгаков сейчас, мягко скажем, не в фаворе!»
- Я ознакомился со взглядами Льва Гумилева. - Сталин тотчас же воспользовался паузой. - Весьма интересно. Но скажите, какое отношение имеют предсказанные им тысячелетние циклы к текущему моменту?
«Вот случай! Когда отбирали, кто-то положил книжку Гумилева в раздел „Представляющие наибольший интерес"?»
- Самое прямое: Гумилев правильно описал циклы развития любой идеи. (Этнос, по его определению, - это именно люди одной идеи.) Сначала группа фанатиков (пассионарии) объединяется, чтобы переделать мир. Затем, победив, они начинают спор или даже войну друг с другом, потому что у каждого свой взгляд. В конце концов их «ведомым», массе, идущей за ними, это надоедает: «Дайте же пожить спокойно, наконец!» Все приходит в равновесие, среди пассионариев остается главный, подчиняющий прочих, лишние гибнут - «порядок, закон, собственность, семья». И все бы ничего, но при покое и сытости плодятся субпассионарии, как бациллы, и когда их становится много, все рушится, никому не хочется нести бремя, все хотят лишь потреблять. Но ведь эту схему можно применить не только к этносу, но и вообще к любой общности - классу или партии, если эта общность замкнута или поступление свежих людей мало в сравнении с описанными изменениями. И сроки будут другими! Русское дворянство за двести лет выродилось от «птенцов гнезда Петрова», берущих на абордаж корабли, «небывалое бывает», до князей Юсуповых, не способных сражаться даже за свой интерес. Так же и партия: от ленинской «железной когорты», через оппозиции, к хрущевщине. Это же был типичный «надлом», когда массы устали! Отчего Хрущев решил, что необходим тот доклад, а не «наследник дела Сталина»? И почему он сделал это не сразу, а лишь через три года? А он почувствовал желание масс, уставших жить в страхе. И объявил, что при нем никакого нового тридцать седьмого не будет. Объявил амнистию, по которой вышло еще и множество уголовных. Реорганизовал, вернее развалил, органы, на какое-то время оставив нас без разведки и госбезопасности. Зато сразу получил бешеную популярность среди народа и рядовых, да и не только, партийцев - они порвали бы любого, кто выступил против.
- Однако это его не спасло! - заметил Сталин. - Сбросили ведь его через шесть лет? Куда делась популярность?
- Именно за то, что он не завершил процесс. В верхах продолжил прежние метания: совнархозы вместо министерств, деление парторганов. И те же верхи решили, что им удобнее другой Первый, который будет более управляемым, стабильным. Подтвердив все гарантии, народ, по сути, и не заметил. И начался всех устраивающий «застой», когда все решалось как бы само собой, вот только за время застоя выросло и встало на посты поколение той самой, ни во что не верящей дряни. Ведь и такие персонажи, как Ющенко, Сукошвиль, шпротские правители, Туркменбаши, Ходорковский и даже Шамиль Басаев были какими-то там секретарями, комсомольскими или партийными! Субпассионарии - они тем и опасны, что цепляются к кому-то, как рыбы-прилипалы к корабельному днищу, и лезут наверх. Такой был цикл партии, девяносто лет.
- Предположим, - сказал Сталин. - Выводы?
- Гумилев ошибался. В сроках. Тысяча лет - это средний этнос среднего размера. Класс, партия - меньше: обрубок горит быстрее бревна. И процесс можно замедлить. Прежде всего, субпассионариев держать «в черном теле». Простите, но всеобщая демократия невозможна, потому что субпассионарии - это смертельная угроза, если им дозволяется что-то решать, на что-то влиять. Их на километр нельзя подпускать к власти. Только работать, где укажут, «кто не работает - тот не ест». Второе - открытость. Когда какая-то часть общества замыкается, «выгорание» в ней идет быстрее. И третье - общие потери. И тут снова Гумилев неточен: он говорил, что потери пассионариев в войну легко возобновимы, так как у них остаются дети, а женщины любят героев. Но вспомните Францию той войны и этой: лучшие были выбиты, а их потомки, кажется, еще в тридцать пятом вопили: «Лучше нас победят, чем снова Верден!» И четвертое - идея. Пассионарий силен в движении к цели. Ему нечего делать - в застой.
- Однако же гипотеза Гумилева пока ничем не подтверждена. - В руке Сталина откуда-то появилась трубка.
- Происхождение человека от обезьяны тоже так и не было прямо подтверждено фактами. Даже в конце двадцатого века.
- Вы что-то хотите добавить, товарищ Лазарев?
- Только дополнить. Про значение идеи. Слышал, еще в восьмидесятых говорили про некоторых: «настоящий коммунист». Как правило, они были там, где настоящее дело: строили БАМ, города и заводы в тайге. Или водили корабли в дальние походы. Но их было гораздо меньше в Москве и в Питере: не уживались такие в центральном аппарате.
- И какая должна быть идея? Достаточно ли просто усилить пропаганду?
- Нет. Идея должна отражать мир вокруг. И указывать в нем цель. И если идея отражает мир неправильно, она должна быть исправлена.
