Привычная ненависть вспыхнула в ней. Теперь она не помнила,
что Нараян минуту назад вырвал ее из бездн мучительной, оскорбительной
ревности. Он снова стал ей лютым врагом — каким был всегда. Подобно магарадже,
подобно Тамилле!
Все-таки не так легко избавиться от призраков прошлого, и
даже мимолетное воспоминание об этом имени резануло ее по сердцу, так что во
взгляде, брошенном на Нараяна, загорелась такая лютая злость, что он даже
отпрянул от неожиданности.
— Уйди, — сказала Варенька глухо. — Уйди, мне душно, когда
ты здесь! Ты превратил мою жизнь в горькую муку — будь же милосерд, избавь меня
от своего присутствия.
Нараян вскочил так резко, что золоченая лампа, стоящая рядом
с ним, едва не рухнула. Нараян поймал ее, поставил на место и стремительно вышел.
Ага, так, значит, что-то еще осталось в этом мире, способное
вывести его из себя! Слабая улыбка скользнула по губам Вареньки. Вдобавок до
нее донесся какой-то далекий шум. Может быть, у этих лунопоклонников что-нибудь
случилось и Нараян вернется еще не скоро?
Ей стало ощутимо легче дышать, и даже тошнотворный комок
откатился от горла. Она осмотрелась уже с меньшей ненавистью к окружающей ее
навязчивой мраморно-самоцветно-палисандрово-посеребренной роскоши, и взгляд ее
упал на темное масляное пятно, изуродовавшее серебристо-голубоватое поле ковра…
Сердце Вареньки дрогнуло.
Как же она не подумала об этом раньше?! Спасение-то совсем
рядом — спасение, и свобода, и встреча с тем, кого она не переставала — не
могла перестать любить!
Она уже было уверилась, что смерть глуха к стенаниям
несчастных, ибо не меньше двадцати раз призывала ее… призывала тщетно! А ведь,
оказывается, в ее власти в любой миг превратить эти покои в грандиозный костер,
подобный тому, на который она так жаждала взойти!
Варя подошла к лампе и, склонившись, ощутила на своем лице
жадное, раскаленное дыхание Агни. Спокойно встретила его пылающий взор… Если
как можно щедрее облить все здесь маслом, то костер вспыхнет мгновенно и смерть
будет быстрой. Ее душа не дрогнула при мысли о том, как пламя обоймет тело. Она
была готова бестрепетно шагнуть в погребальный костер Василия — готова к этому
и теперь. С радостью!
Да, прямо сейчас! Когда еще выдастся счастливая минута,
чтобы оказаться одной, без неусыпного надзора Нараяна или этих молчаливых жриц,
которые стерегли ее днем и ночью? Сейчас их нет — наверное, что-то и впрямь
случилось на острове Луны. Шум доносился все отчетливее, и никто не спешит
ворваться в покои Чандры, чтобы вперить в нее неусыпный" надзирающий взор.
Надо молиться, чтобы этот шум задержал их подольше. Варенька
должна успеть! Она перехитрит их всех и будет свободна — скоро, совсем скоро. И
увидит Василия вновь! И попросит у него прощения.
Варенька засмеялась от счастья и, вскочив, ринулась вдоль
стен, опрокидывая один щедро заправленный благоуханным маслом светильник за
другим. Уродливые жирные потеки расползались по стенам, причудливые пятна испещрили
ковры. Варенька осторожно побрызгала на свое темно-синее, затканное серебряной
нитью сари, умастила руки, ноги, лицо, стараясь не думать о боли, которую
испытает, когда жала огня будут впиваться в ее тело. Наверное, она будет
кричать… «Но это же недолго, право, недолго!» — успокоила она себя, будто
ребенка, и еще раз окинула взглядом дело своих рук.
Лампы, лишенные пищи, горели вполсилы, в покоях стало
темнее.
«Ничего, сейчас опять будет светло! — улыбнулась Варенька. —
Ну, господи, прости, прими мою душу грешную!»
Она троекратно перекрестилась и, сняв со стены самую яркую
лампу, подняла ее над головой, чтобы, размахнувшись, швырнуть на ковер, как
вдруг что-то сильно потянуло ее — и она почувствовала, что рука пуста.
Взглянула с ужасом, недоверчиво — лампа исчезла, словно
вырванная неведомой силой.
Как же, неведомой! Силе этой было все то же имя, отнимающее
надежду, — Нараян.
Лицо его было страшно, а взгляд жег Вареньку, чудилось,
сильнее того огня, которому она намеревалась обречь свое тело.
— Что ты задумала? — тихо, яростно спросил он.
— Разве не видишь? Я хотела избавиться от тебя и соединиться
со своим мужем.
— Ты хотела убить богиню! — выдохнул Нараян — и с торжеством
увидел, как бледность покрыла лицо Чандры, а ненависть, исказившая ее черты,
сменилась ужасом.
Только сейчас до Вареньки дошло, что, забывшись, она
приговорила к страшной смерти не одну себя. Мгновенно промелькнуло чудовищное
зрелище горящего маленького существа, которое корчится в объятой огнем
материнской утробе, — и ярость, дававшая ей силы, покинула ее.
Слабость нахлынула такая, что ноги подкосились.
Она упала бы, когда б Нараян не подхватил ее, не прижал к
себе. Варя уткнулась лицом в его грудь — и страшное напряжение предсмертных
минут вдруг излилось неистовым потоком слез. Почти лишившись сознания,
задыхаясь от рыданий, она будто сквозь сон ощущала обнимавшие ее руки Нараяна,
его губы, которые покрывали поцелуями ее лицо, шею, спускаясь к груди. Варенька
почувствовала, что Нараян подхватил ее на руки, шепча:
— Никто не коснется тебя! Никому не отдам… ты моя! Жизнь
моя, смерть, душа моя и…
Безумный, бессвязный шепот летел мимо сознания Вареньки, не
задевая; она не различала смысла слов, почти не ощущала жарких поцелуев
Нараяна.
Беспамятство завладевало ею — и вдруг… вдруг жизнь
обрушилась на нее во всем своем сверкании и многозвучности, воплотившись в
голосе, который прозвучал с внезапностью грома средь ясного неба:
— Убери лапы от моей жены, чертов колдун!
Теперь Варя ощущала руки Нараяна как тугие змеиные кольца,
обвившие ее тело. Она забилась, закричала, разрывая эти давящие путы,
охваченная смертельным страхом, что голос, ударивший ее в самое сердце, — лишь
сон, который прервется, непременно прервется, если она не успеет вырваться.
Нараян не отпускал ее, однако гром преобразился в ураган, в
смерч, который вырвал ее из этих омерзительных объятий и… и, о господи, другие
руки сомкнулись вокруг ее тела желанными оковами, другие губы прижались к ее
губам, другой голос успел выдохнуть:
— Моя любовь!.. — прежде чем прерваться в поцелуе.
Чудилось, минула вечность, прежде чем они оторвались друг от
друга и слились взорами так же, как только что сливались устами.
