— Непривычно видеть тебя улыбающимся. — Руку на своем плече она восприняла как нечто само собой разумеющееся: не попыталась никак ее сбросить, но и придвигаться ближе не спешила.
— Просто хорошее настроение, только и всего. Так бывает даже у меня, не поверишь!
— И в самом деле, поверить сложно. — Она говорила серьезно, но в уголках губ притаилась улыбка. Черканов еще пару месяцев назад неожиданно для себя обнаружил, что, оказывается, очень хорошо умеет улавливать вот такие полутона ее настроения, почти не проявляющиеся внешне, но почему-то заметные для него.
А еще Марина умела, заметив, не спрашивать. Олег был уверен, что она поняла сейчас: он лжет, что-то произошло. Но спрашивать не станет, оставив за ним право на секреты.
Молодой человек вновь перевел взгляд на Ветровского, смеявшегося над незамысловатой шуткой флиртовавшей с ним девушки. Кажется, даже той самой, от лица которой он, Олег, писал чуть не погубившую Стаса записку перед вступительными экзаменами.
«Смейся, смейся, — подумал он. — Тебе недолго осталось смеяться».
Да, теперь уже — и правда недолго. Все было готово, оставалось буквально несколько дней. И когда они пройдут, эти дни, Ветровский перестанет существовать. Но перед этим он увидит его, Олега, и в его глазах обязательно прочтет, узнает, кто автор его кошмара. Доказать ничего не сможет, все выверено и идеально. Но будет знать.
Когда несколько месяцев назад Дориан потребовал подождать с реализацией плана по устранению Ветровского хотя бы до середины весны, Черканов был очень недоволен. Его раздражало, что придется снова и снова созерцать ненавистного однокурсника, видеть его счастливую физиономию, замечать, как действует, порой мешая планам Олега, его дурацкая благотворительная группа… Прошло немного времени, и Черканов перестал злиться. Он смог понять на собственных ощущениях смысл пословицы: «Месть — это блюдо, которое следует подавать в холодном виде». Чем дольше он видел Стаса, уже зная, какая участь его поджидает, — тем больше радовался отсрочке. А когда Дориан дал добро на начало реализации плана, Олег каждый день проживал как под наркотиком. Разумом он понимал, что подобная зависимость от собственной ненависти ему не к лицу, но успокаивал себя словами о том, что, когда Ветровского не станет, он освободится от своей ненависти, и разум вновь получит свою власть и свободу. И все будет хорошо.
«Тебе осталось совсем немного, Стас. Еще несколько дней — и ты перестанешь существовать. Нет, твоя жизнь не прервется — пока что. Но ты позавидуешь мертвецам. Я обещаю, Стас, позавидуешь!»
VI
И «да» его было настоящее «да»,
А «нет» — настоящее «нет».
Просто удивительно, как по-разному могут просыпаться люди. Одни, услышав звонок будильника, спокойно выключают его, встают, словно бы и не спали крепким сном буквально несколько минут назад, и начинают сразу же заниматься делами, другие — с величайшим трудом отрывают голову от подушки и еще как минимум час практически не способны соображать. Третьи способны, не просыпаясь, на крик из соседней комнаты: «Тебе выходить через полчаса!» — твердым голосом ответить: «Я уже встал, сейчас причешусь и выйду», четвертые вообще ухитряются проснуться только в начале рабочего или учебного дня и с некоторым удивлением понять, что они практически не помнят ни о том, как собирались и завтракали, ни о том, как добирались. Есть еще те, кто просто выключает будильник и безмятежно засыпает еще на несколько часов, вне зависимости от любых внешних обстоятельств. Как только люди не просыпаются!
Коста всегда просыпался мгновенно, словно выныривая из холодной воды. Едва дослушав бой часов, открывал глаза, поднимался с тахты, садился к компу — не проходило минуты с момента пробуждения, как он уже чем-то занимался. Он просыпался — и был готов к бою. В любое мгновение.
Сегодня все оказалось иначе. Совсем иначе.
Шелковистые простыни приятно холодили тело, легкое одеяло грело, но под ним не было душно. На мягком матрасе очень удобно было лежать на боку, полураскрыв оперенные крылья. Чуть завившаяся непослушная прядь необычно мягких волос, упавшая на лицо, слегка щекотала верхнюю губу и кончик носа при каждом вдохе-выдохе. А под правой рукой ощущалось непривычное живое тепло.
Левое же запястье охватывала стальная полоска.
Коста отчаянно не хотел просыпаться. Он очень медленно, плавно выплывал из глубин спокойного, ровного сна без сновидений. И ему было до неприличия хорошо.
Пока он не почувствовал сталь на запястье, ограничивающую движение. Тело отреагировало раньше, чем сознание, — кромки перьев посерели, облекаясь сталью, крылья потяжелели, готовые к бою. Мышцы напряглись, Коста превратился в туго сжатую пружину, готовую к броску.
И только после этого открыл глаза.
Катя сидела рядом, накрыв плечи простыней, и наблюдала за спящим в ее постели Крылатым. Она, казалось, даже не заметила метаморфозы перьев.
Чувство опасности, пробудившееся на мгновение, отступило. Коста перевел взгляд — левую руку охватывал стандартный металлический наручник полицейского типа — еще старый, не магнитный, а соединенный цепочкой. Вторая дужка которого крепилась к изголовью кровати.
— Что это? — спросил он, вновь посмотрев на девушку.
Та смутилась.
— Я не хотела, чтобы ты ушел, как в прошлый раз…
— Понятно. Эта вещь тебе нужна?
— Нет… то есть что ты имеешь в виду?
— Не нужна. Это хорошо.
Коста чуть напрягся, дернул, рассчитав силу, — он совершенно не хотел ломать кровать.
Цепочка, соединявшая браслеты, жалобно звякнула — и порвалась.
Крылатый протянул охваченную сталью руку Кате:
— Снимешь?
Она чуть приоткрыла рот, без страха, но с удивлением глядя на обрывок цепочки.
— Какой же ты сильный…
Ключ легко провернулся в замке, браслет со щелчком разомкнулся.
— Спасибо.
Было холодно. И еще — очень стыдно за вчерашнюю слабость. За то, что не смог уйти, за то, что вообще пришел, за то, что позволил за собой ухаживать. За то, что вообще позволил себе снова появиться в ее жизни.
Надо было просто отнести ее домой и тут же уйти. На чердаке чуть отлежаться и отправиться в убежище. И навсегда забыть этот адрес, эту квартиру, а главное — эту девушку.
Надо было. Но, дьявол, до чего же не хотелось! А теперь придется объяснять, почему они не должны видеться. Но сперва — надо выяснить, что вчера произошло. Выяснить — и уйти. Несмотря на слова Эрика, несмотря на то что теперь Крылатый был свободен, он не стал менее опасен для окружающих. У него достаточно врагов, и врагов беспощадных. И эти враги ни за что бы не упустили возможности как-либо манипулировать Костой через тех, кто имел неосторожность стать ему дорог.
Он поймал взгляд девушки и понял: вот теперь она боится. Но не его, а того, что он уйдет. То, что еще оставалось от прежнего Косты, безразлично заметило: правильно боится. А тот Коста, что вчера расправлял крыло, чтобы Кате удобнее было лить воду на широкие маховые перья, внутренне содрогнулся. Он не мог, не хотел уходить!
