Клоп подошёл к машине, поздоровался с сидящими в ней и успокоил их, объяснив вкратце, кто мы такие, что с нами произошло и зачем мы их остановили. Извинился он и за вынужденную стрельбу в воздух: «Иначе бы Вы ни за что в такое время да посреди трассы не остановились бы…» Мужчина, сидевший за рулем, представился Ярославом и представил своего отца, сидящего рядом – «Олег Иванович, мой папа». В двух словах, отвечая на вопрос Клопа, зачем те в такое время едут куда-то без сопровождения, объяснил, что один его хороший товарищ, работающий в ФСБ, велел ему с детьми эвакуироваться из города немедленно, потому что приближение к Москве афганцев ожидается уже совсем-совсем скоро.
– Кто Ваш приятель? – поинтересовался Клоп, – ну, тот, что из ФСБ?
– Полковник Шталенков Дмитрий Юрьевич!
Мы все невольно улыбнулись.
– Димка – и наш хороший друг и товарищ, и мы сейчас как раз выполняем служебное задание, за выполнение которого он ответственен, так что, если поможете нам, поможете и ему… – окончательно расположил к нам Ярослава Клоп.
– …Да и многим миллионам людей ещё! – не сдержался и торжественно вставил я.
– Безусловно! – удивлённый тем обстоятельством, что мы тоже знаем Шталенкова, ответил Ярослав. – Дети! – обратился он к сидящим сзади детишкам, – эти дяди поедут с нами, так что, Валя, сядь на колени к Пете, – попросил Ярослав своих отпрысков. Те послушно выполнили указание.
Я сбегал в дом и попрощался с Андреем. Пожелал ему скорее вылечиться. Я ни на секунду не допускал, что мы можем больше никогда не увидеться, и поэтому церемония прощания не была сколь-нибудь напыщенной. Андрей сказал мне напоследок: «Бороться, друг, бороться до последнего! Понял?!», и с этими словами я покинул домик, попрощавшись и с Валерой. Затем я сел на заднее сиденье старенькой легковушки, на которую теперь были все мои надежды. Насколько я разглядел, это была Шкода «Фелиция» выпуска конца девяностых. Клоп с Гошей быстро сбегали к Фольксвагену и принесли две двадцатилитровые канистры с бензином, которые с трудом уместились и в без того заполненный вещами багажник. Клоп попросил старика пересесть на заднее сиденье, мол, «так необходимо для безопасности». Тот послушно пересел, заняв место рядом с детьми у левого окна; я же сидел посередине, а Гоша стал втискиваться на оставшееся пространство у правого окна. При нём ещё был большой военный рюкзак, в котором, по всей видимости, находилось самое необходимое: продовольствие, боеприпасы, медикаменты, фонарь с батарейками и ещё куча всего, что нужно военному для выживания и обороны в полевых условиях. Я до этого не видел ни у кого из Клоповских бойцов подобных рюкзаков; очевидно, они везлись в салоне «Транспортёра», откуда и были теперь забраны. Сергей Валерьевич тоже был с рюкзаком, только ещё большим, чем рюкзак Гоши. Когда Клоп сел на переднее сиденье и водрузил огроменный рюкзак себе на колени, в боковом кармане рюкзака я разглядел рацию, выдававшую себя торчащей наружу антенной… В ту же секунду меня словно осенило: «Рация! В Хонде же есть рация!.. Когда Андрей протестировал её на Дмитровском шоссе разговором с Клопом, он положил её в бардачок между водительским и пассажирским сиденьем, который после закрыл. Но выключена ли она или включена? Если тупой бандюга Петруччо ещё не обнаружил рацию в бардачке и не избавился от неё, то мы сможем вычислить местоположение Хонды по мощности сигнала, если будем в радиусе распространения радиосигнала!»
– Ну, с Богом! – сказал Клоп и наш со Шталенковым общий худощавый водитель тронул машину с места.
– Сергей Валерьич! Рация… В Хонде осталась рация, но я не знаю, включена она или нет. Она там, в бардачке, думаю, она и сейчас оттуда никуда не делась.
– Слушай-ка, а ведь мысль-то хорошая! – Клоп повернулся в пол-оборота назад и несколько раз пошевелил указательным пальцем в знак одобрения. – Гош, в этой модели раций маячок обнаружения есть? – обратился он уже к Гоше.
– Да. Серёг, это СУлН-59, они без подзарядки девяносто суток в выключенном состоянии слабый сигнал генерируют, – начал рассказывать Гоша. Я почувствовал громадный прилив сил и энергии от его слов, потому что теперь мне, по крайней мере, стало примерно понятно, каким образом мы сможем обнаружить мою машину, а значит и Дашу. Гоша продолжал:
– Но если рация выключена, то радиус распространения сигнала маленький, порядка двух-трёх километров, не больше, и то на открытой местности. Если ж она включена, то аж за двадцать километров её «поймаем» в эфире. А Андрюха её выключил или оставил включённой? – поинтересовался у меня Гоша.
– Ой, если честно, без понятия, но, скорее всего, выключил… – ответил я.
В машине повисло напряжённое молчание: мужчины с детьми явно не очень хотел и кататься неопределённое время по и без того очень неспокойной местности, да ещё и с риском нарваться на вооружённых бандитов. И мы трое это прекрасно понимали. Тогда Клоп их успокоил, объяснив, что мы только попросим их проехаться с нами вдоль трассы до какого-нибудь более или менее крупного населённого пункта, где бы мы смогли либо найти себе машину для дальнейших поисков, либо выведать хоть какую-нибудь информацию, которая поможет найти Дашу.
…Мы ехали со скоростью не больше шестидесяти километров в час; старый и не особо мощный двигатель Шкоды напряжённо жужжал от существенной перегрузки машины, да и ехать быстрее было бы просто не разумно и опасно. Но даже осознание необходимости столь небыстрого перемещения не могло заставить меня не ощущать ход времени крайне медленным. Минуты тянулись как часы. Искажённое восприятие действительности, которое завладело мной не более часа назад, уступило место восприятию рациональному. Голова теперь начала переполняться всевозможными сценариями, вариантами относительно ближайшего часа, двух, трех… Ох, и ненавистное же это чувство, когда в воздухе витает дух беды, а ты бессилен знать что-либо наперёд, а только беспомощно играешься с кучкой жалких предположений, которые как бы ты их не выстраивал в одну связанную цепочку, в конце концов терпят крах, рушатся за несостоятельностью. Рушатся подобно пирамидке, выстраиваемой маленьким ребёнком из разноформенных фигурок; поставит конус на кубик – держится, поставит на конус шарик – падает. Так же и с фактами, которыми пытаешься оперировать, выстраивая, казалось бы, в логичную цепочку событий: увязываешь то с этим, это с тем, а в конечном счёте что-то решительно не увязывается одно с другим, и ты, будучи отброшенным на несколько «шагов» назад, пытаешься построить цепь заново и… Снова тщетно. Ох, как бы я хотел быть неподвластным этой напасти, но я был вдоль и поперёк ей подвластен… И вот я гадал: будь я таким отморозком, коими являются типы наподобие этого Петруччо (что же за идиотская кличка?!), чтобы я делал, оставшись единственным уцелевшим из своей шайки, завладев машиной и умчавшись неизвестно куда с трофейной девушкой в салоне этой самой машины? Изнасиловал бы девушку, выкинул бы где-нибудь на трассе? Вряд ли бы стал вскоре насиловать – вдруг погоня?! Нее-ет, бандит явно не хотел попасться, и поэтому, скорее всего, гнал без оглядки. А могла ли Дашка сама выпрыгнуть на ходу? По идее, вполне могла… Но нет, вряд ли бы она стала это делать, ведь это же смерти подобно, к тому же выпрыгни она – бандиту ничего не стоило бы потратить двадцать секунд, сдать задним ходом и подобрать её, если он имеет на неё какие-то планы. «Да, она прекрасно это осознает и прыгать бы она не стала», – думал я. Но куда он мог её везти, да и вообще, куда бы он сам поехал, если бы Даши не оказалось в салоне? Эти и подобные этим вопросы заполонили мой рассудок. Я пытался включать логику: мол, скорее всего, Даша для Петруччо – не нужный груз, балласт. Тогда самым логичным является то предположение, что он высадил её где-нибудь километров через пять и направился уже один к какому-нибудь бандюжьему логову, дабы присоединиться к некоей шайке, подобно недавно ликвидированной. Да что я об этом? Мне было наплевать ровном счетом на всё, кроме одной мысли: что с Дашей? Где она? Где моя любимая, милая девочка, чья улыбка и выражение глаз уже давным-давно были для меня главным путеводным огоньком по жизни! Но более важно то, что я был для неё единственной в этом катящемся в тартарары мире опорой. Грудь мою вдруг резко защемило от ощущения, что я, я виноват в том, что нежное, беспомощное создание невольно стало жертвой мерзкого подонка… «Я идиот, тварь я», – мысленно поносил я сам себя. «Ну как можно было допустить такое, как? Придурок ты, Антоха, придурок! Бежал бы сразу, с первыми выстрелами сваленного Валерой басоголосого жлоба, к Хонде, а не прятаться за Фольксваген» – корил я себя. Но ведь я и представить не мог, что подонок каким-то образом сумеет в суматохе проскользнуть незамеченным до Хонды… Скорее всего, когда Актёр прыгнул в правый кювет, Петруччо этот сиганул в левый. Да какая теперь уже разница?
