– И не должно быть. Вы нам позволите туда зайти?
– Это ваш хутор и все здесь ваше, а не мое.
На порог вышел Иосиф, глянул в корзину, обменялся понимающими взглядами с Елизаветой Карловной и вернулся в дом. Ну, ну, господин «абориген», влет опознал консервированные ананасы со сладкой кукурузой.
– Я вас провожу в палату, корзинку оставьте здесь, для девушек возьмите фруктовое драже.
– Здесь нет девушек.
– Ну женщин. Ах да, вы же не знаете! Ваши мальчики оказались воительницами.
– Валькирии?
– Я врач, а не знаток обычаев этого мира.
Они обошли дом и через приемный покой вошли в самую обычную больничную палату. Девушки вполголоса разговаривали, но при виде посетителей замолкли, а когда разглядели Норманна, засмущались и покраснели.
– Выздоравливайте поскорее!
Открытые коробочки вложил в руки валькирий и понял причину смущения – под тонкой простыней девушки лежали голышом. В этот момент через противоположную дверь вошел Максим, глянул на конфеты, что-то ласково сказал раненым валькириям, затем подошел к Норманну:
– Приходите почаще, они считают вас своим кумиром.
– Ага, вырубят из пенька мою статую и начнут приносить в жертву пленников.
– Крещение Скандинавии огнем и мечом уже закончилось. Язычники ушли в Америку.
– А эти валькирии? Крещеные или верят в Одина?
– Они с норвежских берегов, а Один из датской мифологии.
– Какая разница, – отмахнулся Норманн.
– Можете считать, что разница в поклонении идолам. На севере почитают Тора, который живет на холме Ви, что на острове Готланд.
– А где находится город под названием Нидарос?
– Это Тронхейм, сейчас там резиденция епископа.
– Как я заметил, вы говорите по-норвежски.
– Нет такого языка, я говорил на стародатском. Собственно, и в двадцать первом веке в Норвегии говорили на датском диалекте.
– Сколько же вы знаете языков?
– Более двух сотен.
– Ого! От одной грамматики голова распухнет.
– Если говорить о Скандинавии, то у них еще нет ни грамматики, ни письменности.
– Ну, уважаемый доктор, здесь вы не правы! Скандинавские руны широко известны.
– Вы путаете известность с популярностью в некой среде любителей.
– Не придирайтесь к словам.
– В Скандинавии руническое письмо появилось вместе с христианскими миссионерами.
– Католическая церковь признает только латинский язык и латинский алфавит.
– Абсолютно правильно! До середины шестнадцатого века вся Европа писала на латинском языке.
– Что? Разве испанцы с французами не имели своей письменности?
– Впервые национальная письменность появилась в Кастилии и датируется 1507 годом. С тех пор испанский язык называется Castellano.
– Слишком поздно.
– Французы и англичане начали писать на своем языке через тридцать лет, а эстонцы в 1892 году.
– А скандинавы придумали руны?
– Никто ничего не придумывал, из двадцати четырех рунических знаков старонемецкой письменности для датчан и шведов хватило всего шестнадцати.
– Так мало?
– Язык бедноват.
– Но я все же прав! У скандинавов есть письменность.
– Пожалуйста, если вы так хотите, но о грамматике и не заикайтесь. Ее не может быть по определению.
– Почему? За века должны появиться определенные правила написания.
– Я же вам сказал, что самая древняя скандинавская руническая надпись гласит о крещении датчан.
– А почему сохранилось так много рун?
– Мы с вами так и кружимся на одном месте. Через полторы тысячи лет после гибели Александрийской библиотеки скандинавы научились выбивать на камне палочки, которые обозначали тот или иной звук.
– Другими словами, письменность у них появилась совсем недавно. Я правильно понял?
– Первая скандинавская руническая надпись младше вашей Москвы. Значит, и письменность в зачаточном состоянии.
Отлично! Хирург оказался знатоком истории и лингвистом, специалистом по языкам четырнадцатого века.
– Какие прогнозы на выздоровление этих милых барышень? – поинтересовался Норманн.
– А, ерунда. У обеих проникающие раны в брюшную полость с повреждением кишечника.
– Ни фига себе ерунда! Это же конец, путевка на небо!
– Да бросьте! Не надо путать эти примитивные пики с огнестрельным оружием. Пуля разорвет в клочья весь кишечник.
– А меч или пика нежно погладит?
– Молодой человек, вы ничего не смыслите в медицине, так что слушайте и молчите.
– И спросить нельзя? В конце концов, это мои солдаты!
– Как быстро вы адаптировались в этом мире!
– Память предков, по-научному – атавизм.
– По-научному это называется «недержание болтологической железы», – усмехнулся профессор.
– Сколько моим валькириям здесь лежать?
– Неделю, затем две недели легкий труд. Через месяц можете их отправлять на войну.
– Они же умирали?
– Обычная потеря сил, очистили рану, зашили кишки. Операция не сложнее банального аппендицита.
– Вы ничего не приукрашиваете?
– Врут, когда боятся сказать правду. К тому же люди этого времени очень восприимчивы к медикаментам.
Норманн начал прощаться, он узнал, что хотел, даже больше. Профессор Максим оказался и полиглотом, и знатоком истории. Ох, не просты эти хуторяне, и живут они здесь не из-за страха перед окружающим миром. А вывод только один, у хранителей портала должен быть ключик к возвращению домой. У него есть шанс подать объявление: «Меняю замок на берегу Онежского озера на двухкомнатную квартиру в Петербурге». Вечером устроили пир. В закромах военного склада разыскали и варенье из грецких орехов, и цыплят табака в сметанном соусе, и устриц в винном соусе. Единственной темой разговора являлась открывшаяся перспектива вернуться домой. Из патриотических побуждений пили только итальянское вино, а пели только русские песни. Ахилл со слугами убеждали отправиться с ними в век роскоши и золота, а Норманн гарантировал «тихое» оформление необходимых документов и праздную жизнь на берегах Невы.
– Синьор, а как различить порошки, про которые вы вечером рассказывали? – вопрос Савиолло прервал ленивую утреннюю разминку.
– Ты хочешь из них приготовить завтрак?
– Да, синьор, вы вчера вечером так расписывали кулинарные преимущества вашего времени, что захотелось попробовать прям с утра.
