— У меня аналогичное ощущение. Но здесь я пристрастен.
Меня недавно включили в космическую партию, не объясняя правил. Я прошел от
начала до конца и дергал за каждую веревочку, что подворачивалась, пока не
понял — все мои усилия просто часть их большой игры. Мне такое не по душе, и,
если появится возможность повернуть все вспять, я воспользуюсь ею.
— Гм-м, — произнес он. — А что, если вся твоя
жизнь была обучением дергать за веревочки?
— Я бы не обрадовался. Полагаю, я чувствовал бы себя
так же, разве что более напряженно.
Мандор взмахнул рукой, и передо мной предстал изумительный
омлет, сопровождаемый чуть задержавшимся гарниром: жареный картофель с чем-то
похожим на смесь лука и зеленого чили.
— Все это лишь предположения, не так ли? — сказал
я и приступил к еде.
Здесь последовала длинная пауза, пока мы жевали.
— Вряд ли, — наконец отозвался Мандор. — Я
думаю, Силы уже долгое время проявляют активность, и мы приближаемся к
эндшпилю.
— Что заставляет тебя вмешиваться в эти дела?
— Началось с внимательного знакомства с
происшествиями, — отвечал он. — Затем последовали выводы и разработка
гипотез.
— Избавь меня от лекции о применении научного метода в
теологии и человечьей политике, — попросил я.
— Ты спросил.
— Действительно. Продолжай.
— Тебя не удивляет то, что Свайвилл скончался именно
сейчас, когда так много доселе неспешно развивавшихся событий одновременно
подошли к развязке?
— Рано или поздно он должен был уйти, — промолвил
я. — А все эти недавние потрясения, возможно, оказались для него
чрезмерными.
— Расчет, — произнес Мандор. — Стратегия и
расчет.
— Расчет и стратегия чего?
— Чтобы посадить тебя на трон Хаоса, разумеется, —
ответил он.
Глава 4
Бывает, услышишь что-нибудь неправдоподобное — и все. А
другой раз услышишь, а оно эхом отзовется. Сразу появляется чувство, будто с
самого начала знаком с этим или знаешь что-то очень похожее, но только
разглядеть не трудился.
В ответ на заявление Мандора я сперва должен был бы
удивиться, затем фыркнуть что-то вроде: «Абсурд!» Однако я испытал странное
чувство, — и неважно, прав Мандор или ошибался, — как будто
существовало нечто большее, чем просто предложение, будто некий глобальный план
толкает меня в круг власти Двора.
Я затянул паузу долгим, неторопливым глотком кофе. Затеи
произнес:
— В самом деле?
И почувствовал, как улыбаюсь, когда Мандор пытался поймать
мой взгляд.
— И ты осознанно участвуешь в игре?
Я снова поднял чашку. Я чуть было не произнес: «Нет,
разумеется, нет. Впервые об этом слышу». Затем я вспомнил отца и его рассказ,
как он оставил в дураках мою тетку Флору и заставил выдать ему жизненно важную
информацию, которую сам он утратил из-за амнезии. Меня поразила не та ловкость,
с какой отец это проделал, а факт, что его недоверие к родственникам
переступило порог сознания, явилось на уровне чистой интуиции. У меня, в
отличие от Корвина, не имелось векового опыта семейных неурядиц, соответственно
не было и столь развитых рефлексов. Кроме того, мы с Мандором хорошо ладили,
хотя он был много старше, и в некоторых областях наши вкусы весьма различались.
Неожиданно, обсуждая игру со столь высокими ставками, я
будто услышал слабый голос Корвина — он называл этот голос «своей худшей и
более мудрой половиной»: «Почему бы не попробовать, парень?»
И, вновь опуская чашку, я решил попытаться, хотя бы ради
опыта и всего на несколько минут.
— Не знаю, одно ли и то же мы подразумеваем, —
произнес я. — Почему бы тебе не поведать мне о разгаре игры — или, может
быть, даже вернуться к началу и рассказать о том. что подтолкнуло тебя к столь
преждевременным выводам?
— И Логрус, и Образ — разумны, — начал Мандор — Мы
оба видели тому свидетельства. Не важно, они суть проявления Змея и Единорога,
или все наоборот. В любом случае мы говорим о паре сверхчеловеческих разумов,
имеющих в своем распоряжении мощь поистине безбрежную. Кто из них старше — еще
один из бесполезных теологических вопросов. В той ситуации, когда это нас
затрагивает, следует беспокоиться лишь о самих себе.
Я кивнул:
— Справедливо.
— Силы, которые они представляют, противоборствуют, но
на протяжении веков были более-менее равны, — продолжал он, — и таким
образом поддерживался баланс. Они постоянно одерживали небольшие победы друг
над другом, стремясь расширить свои владения за счет противника. Общий итог не
менялся. Оберон и Свайвилл долгое время были их агентами, а Дворкин и Сухай —
посредниками, общающихся с Силами напрямую.
— Неужели? — промолвил я, пока Мандор отхлебывал
сок.
— Полагаю, что Дворкин соприкоснулся с Образом слишком
тесно, — продолжил он, — и таким образом стал открыт для
манипулирования. Однако старик оказался достаточно искушенным, чтобы понять это
и оказать сопротивление. Это привело к помрачению рассудка старого мастера, и
соответственно к повреждению Образа, именно из-за слишком тесной их связи. Это,
в свою очередь, заставило Образ оставить Дворкина в покое, чтобы не последовало
более серьезного ущерба. Вред тем не менее был нанесен и Логрус выиграл круг,
что позволило ему распространить свое влияние в царство порядка, когда принц
Бранд начал эксперименты, дабы увеличить собственные способности. Я считаю, что
он попал под контроль и стал невольным агентом Логруса.
— Очень уж тут много предположений, — заметил я.
— Учти, — возразил Мандор, — что его замыслы
стали выглядеть бреднями безумца. Но в них обнаруживается куда больше смысла,
чем кажется на первый взгляд, если цель их — разрушить весь порядок,
восстановив вселенную хаоса.
— Продолжай.
— В какой-то момент Образ обрел — а возможно,
окончательно освоил — способность творить призраков, недолго живущие подобия
тех, кто однажды его преодолел. Момент очень интересный. Думаю, именно так и
был запущен главный механизм игры, поддерживая мой тезис о непосредственном
влиянии Образа и, возможно, Логруса на развитие материальных событий. Может
быть, именно с его помощью твой отец был выдвинут против Бранда как защитник
Образа. Хотел бы я знать.
— Ты говоришь, выдвинут?
