Но в аморфном благополучии творчеству нет места. Трион всегда считал демократию фальшивой греческой придумкой, чуждой человеку. В детстве он зачитывался Тацитом — его околдовывала неограниченная власть. Чтобы творить так, как творил Трион, нужен тиран или хотя бы явная угроза неотвратимой катастрофы, вполне заменяющая тиранию. Только тиран позволяет творить что угодно, даже безумие. С каждым месяцем, с каждым годом Трион убеждался в этом все больше. Он надеялся, что тирания осуществима. У Рима была угроза в виде далекого варвара Чингиса, а Руфин попытался сыграть роль тирана. Но не сумел. Не хватило ни сил, ни фантазии. Тирания — это амальгама на лучшем аквилейском зеркале, амальгама, которая позволяет зеркалу отражать мир. Без тирании талант превращается в простое стекло, сквозь него удобно смотреть на мир, но увидеть отражение собственного лица можно лишь случайно. А тирания позволяет смотреться в зеркало с утра до ночи и любоваться собственным величием… Зеркала… Догадка мелькнула, но Трион не позволил ей ни за что зацепиться. Он больше не творит. Он прозябает, подчиняясь воле сената.
Таких, как Элий, надо душить в детстве, чтобы они не смели навязывать людям свою невыносимую, пресную, серую добродетель. Придурок сделался Цезарем, и настанет день, когда его провозгласят императором. Неужели Трион доживет до этого дня?!
Трион в ярости грохнул кулаком в стену.
Тут же дверь отворилась, и в щель просунулась голова фрументария.
— Что-то случилось? Не идешь в лабораторию?
— Не иду! Я никуда не иду! — простонал Трион.
Голова скрылась. Трион поднялся и направился в ванную комнату, прихватив с собой бутылку фалернского вина. Наполнил ванну до краев и погрузился в воду. Полежал немного. Потом достал из-за шкафчика стило и тетрадь. Принялся писать. Почти без помарок. Половина тетрадки была исписана…
«Цезарь, — мысленно обратился физик к своему врагу, — неужели ты думаешь, что можешь лишить Триона возможности сделаться богом и превратишь его в жирный неподвижный ноль, плавающий в теплой ванне?»
Трион положил тетрадь на бортик ванной и задумался. Записи он скоро восстановит. Это уже третья тетрадка; которую он заполняет, что дальше? Искать покровителей? Или надеяться, что Руфин, оправившись от страха, попытается помочь? Нет, на императора надеяться глупо. Бежать в Бирку? Вики примут его с распростертыми объятиями — наверняка они слышали про исследования Триона. Надо полагать, что боги виков не так щепетильны, как Олимпийцы, а сами вики не так законопослушны, как римляне. Подумаешь, приказ богов! Люди во все времена лишь делали вид, что уважают их мнение, и спокойно обделывали свои дела, грешили, подличали, травили друг друга. И боги им в этом не мешали. Трион может сделать открытие, оттолкнувшись от любой мелочи. А что если оттолкнуться от самих богов? Что тогда создаст Трион? Куда он затолкает богов? В Тартар? В латрины? В старый пыльный чулан? Ха-ха! Вот образ… образ пыли… На мгновение Трион задремал, потому что когда открыл глаза, увидел перед собой человека в красно-серой форме вигила. Хотя человек загорел до черноты и обрил голову, физик узнал гостя. Перед ним был бывший префект претория Корнелий Икел, обвиненный в убийстве Цезаря и в покушении на жизнь Элия.
— Тебя тоже послали заниматься оптикой? — ухмыльнулся Трион.
— Надеюсь, ты не собираешься до конца дней торчать здесь, выполняя поручение Цезаря?
— Разве Цезарь мне что-то поручал? — вполне искренне удивился Трион. — Не помню такого.
Икел не стал препираться, присел на край ванны и сказал спокойно:
— Я всегда тебя терпеть не мог, Трион. Но у нас общий враг. И общее дело. Так что собирайся и уходим, — Икел швырнул ему простыню из махрового хлопка. — Подальше отсюда.
— Ты похищаешь меня? Ну что ж, я буду вынужден подчиниться. Можно, я напишу записку Цезарю и сообщу, что меня уводят силой? Это согреет его добродетельное сердце.
Не торопясь, Трион вылез из ванной. Ему хотелось подчеркнуть свою независимость. И еще надо было забрать спрятанные за шкафчиком тетради.
Трион открыл дверь из ванной, и едва не упал, споткнувшись о тело лежащего фрументария. Бывший префект претория посчитал забавным бросить труп к ногам академика и полюбоваться его испугом. Но Трион не испугался. Зачем ему бояться за другого? Трион отнесся у трупу как к огромной ненужной кукле — раздраженно и брезгливо. От трупа тоже можно оттолкнуться. К примеру, подумать о бомбе, которая будет поражать в основном живые организмы. То есть людей. Они будут валяться, как саранча после опыления посевов ядохимикатами, а Вечный город останется нетронутым. А потом, когда трупы разложатся, Трион вступит в Рим завоевателем. В единственном числе.
— Ты можешь вновь создать свою бомбу? — спросил Икел.
— А разве я создавал бомбу? — опять принялся изображать неведение Трион.
— Ты занимался ураном.
— Ураном? Богом? Как это, объясни.
— Ты делал бомбу, — сказал Икел зло.
— Не помню. Видно, после оптических опытов память моя ослабла.
— Вспомнишь. Когда доберешься до места. Бывшие сослуживцы помогут.
— Они согласились? Ну конечно, согласились. Ведь они не занимались оптикой.
— Их убедят, будь покоен.
— А ты умеешь убеждать? Вижу, вижу, умеешь. Ты будешь командовать физиками, как гвардейцами. Я отправлюсь с тобой только ради того, чтобы посмотреть на это. Первая когорта ядерщиков стройсь! Смирно! На сборку котла дается три минуты!
От этих слов нельзя оттолкнуться. Они пусты, как шелуха. Надо подумать о чем-нибудь другом…
— А деньги у тебя есть? Мои исследования стоят оч-чень дорого, смею тебя заверить, — поинтересовался физик.
— У меня есть кое-что получше денег.
— Я и не знал, что есть что-то лучше денег.
— Я привезу тебя в мир, где любое твое желание будет исполнено.
— Надеюсь, это не Олимп и не арена Колизея. Все остальное подойдет.
О боги, какое счастье. Он опять может думать и может творить! Мысли бурлили в его мозгу тысячами пузырьков. Он сделается богом — вот мысль, которая вдохновит его на что угодно.
«Виню себя — не виню?» — этим вопросом Норма Галликан задавалась по несколько раз на дню. И всякий раз отвечала: «Не виню». Но ответ не удовлетворял, и вопрос возникал вновь. «Никого даже не отправили в карцер», — этого довода хватало еще на час. «Во всем виноват Трион!» — последнее заклинание действовало дольше других. Защита заканчивалась универсальным аргументом: «Иначе поступить было нельзя». В библиотеке, разбирая книги, Норма неожиданно замирала, и вновь звучал вопрос: «Так ты виновна?» — «Все виноваты», — приходил ответ неведомо откуда. Трион виноват, он хотел разрушить мир. Она виновата, ибо разрушила лабораторию Три-она. Этот ответ все чаще возникал в мозгу, как некая математическая формула.
