«Куда движется Рим? Куда вообще он может прийти — только в баню или на пир обжор. Если существует стол, за которым сможет расположиться его огромная туша», — процитировал Бенит вслух самого себя.
Будущего сенатора не интересовали факты. Его задачей было ошеломить, свалить читателя с ног. Вся столица читала Бенитовы речи и приходила в восторг. Входила в моду грубость и пошлость. Ценители возмущались. Но кто теперь обращает внимание на ценителей? Сами литераторы плюют на них.
«Эстетизм — это выдумка гениев, людям он не нужен, — заявлял Бенит в другой статье. — Что нужно людям? Бабам — мужики, мужикам — новые территории и война. Нормальному римлянину время от времени хочется пострелять».
«Элий — преступник, он предал жрецов Либерты, убил главного, ограбил остальных и бросил беспомощных в Аравийской пустыне. Вот откуда у него дар гладиатора. Все исполнители желаний — убийцы!»
Здорово придумано. Бенит и сам уже верил, что Элий поступил именно так. Обвинить Элия в подлости — что может быть удачнее. Цезарь не будет оправдываться — он выше этого. Разумные люди не поверят в выдумку Бенита. Но судьбу Рима, как и мира, решают не они. Гней Галликан прав. Наступало время Бенита. В новом мире без гениев, который помогли создать Элий и Юний Вер — два клятых Бенитова врага, будет торжествовать Бенит.
Глава 20
Новые игры императора Руфина
«Никто не знает, как жить в новом мире без гениев и без исполнения желаний. И потому все мы живем, как прежде».
«Акта диурна», 8-й день до Календ ноября (25 октября)
«Наибольшим позором покрывает себя душа человеческая, когда возмущается против мира, становясь… как бы болезненным наростом на нем»
[48]
.
Но Элий день ото дня все более возмущается этим миром. Так что же делать? Воспитывать в себе равнодушие или нечто другое? Вопросы всегда умнее ответов. Вопросы восхищают остротою. Ответы разочаровывают. В чем тогда выход? Взять лист бумаги и начать писать? Звать к ответу немых, ругаться с глухими? Зачем?
Чужое прошлое вспоминалось легко, куда легче собственного.
Душа несчастного народного трибуна спустя сто лет была наконец допущена в лодку Харона, отведала ледяной воды Леты и, позабыв прежнюю боль, вернулась на землю. Было множество жизней. Он был солдатом и медиком, сражался и погибал на войнах с готами и вандалами, играл на сцене театра Помпея, восстанавливал разрушенный землетрясением форум Траяна, участвовал в заседании Большого Совета в Аквилее, испытывал на себе новую вакцину в Александрии, строил пароходы, конструировал двигатели внутреннего сгорания, плыл в Новую Атлантиду и возвращался. Было много смертей, а несчастий еще больше. Но все его жизни были связаны неразрывной нитью с Вечным городом. У него было множество ролей, но он никогда не был ни палачом, ни трусом.
— Ну, каково быть наследником Гая Гракха? — поинтересовался лемур. Элий поднял голову. Призрак плавал под потолком, этакая светящаяся амеба в воздухе. Запах плесени выветрился, но не до конца. — Не так плохо, по-моему. Если бы тебе досталась душа Филиппа Араба, ты был бы расстроен куда сильнее. Неприятно помнить, что в прошлой жизни ты прикончил мальчишку-императора, чтобы получить власть, а потом тебя самого укокошили собственные солдаты. Что бы ты делал, имея такую душу?
— Сошел бы с ума, — отвечал тихо Элий.
— А Трион не сходит, — хихикнул лемур.
Элий не сомневался, что Лемур намеренно завел речь о Трионе.
— И как ты это узнал? — Элий старался говорить как можно равнодушнее.
— Как всегда — побеседовал с душой во время сна.
— Где же такое случилось? — Элий затаил дыхание, ожидая ответа.
Голубое облачко под потолком задрожало — лемур хохотал.
— Хочешь, чтобы я выдал тебе Триона? Скажу откровенно: ты мне нравишься, Элий. Когда-то я был таким же: страстно хотел что-то сделать, чтобы исправить жестокий мир вокруг. Но не знал — что. Как и ты теперь не знаешь. И никто не знает. Потому что спустя тысячу лет по-прежнему нельзя сказать — прав ты или ошибался. Так вот: в Ноны октября Трион был в Каррах.
— В Месопотамии?
— Вижу, ты знаешь географию. Я должен был свести тебя с ума, а вместо этого помогаю. Сам не знаю почему.
— Может, потому что я сумасшедший? Вокруг тела Элия вспыхнула аура, будто солнечная корона в момент затмения. Таблин сделался свинцово-серым. А потом аура погасла, приобрела красноватый зловещий оттенок и наконец сделалась невидимой. Судьба Элия переменилась.
Император разгуливал по экседре в толстом белом халате из махрового хлопка. Он самодовольно улыбался и на ходу полировал пилкой ноготь на большом пальце, то и дело отставляя руку и изучая правильный розоватый овал, Император помолодел. Сейчас он выглядел лет на пять старше Элия и раз в десять глупее.
— Отправиться с молодой женой в Месопотамию? Что за чушь ты задумал, мой маленький сыночек? — ухмыльнулся Руфин. — Право же, я бы выбрал курорт на Лазурном берегу — самое лучшее место в это время года. Да я и сам туда скоро отправлюсь. Поедем вместе на Лазурный берег.
— Меня беспокоит Месопотамия. И я не собираюсь ехать туда с Летицией. Я поеду один. Руфин удивленно приподнял бровь.
— Бросить молодую жену? Она успела тебе надоесть? Все эти желтые вестники с ума сойдут, разглагольствуя о причинах вашей размолвки. Ну, понимаю, девчонка слишком молода… гм… после Марции, так сказать, пресная пища. Так в чем дело? Найди себе более опытную штучку. — Руфин понимающе подмигнул.
— Я не бросаю Летицию. Моя поездка займет дней двадцать. Максимум месяц.
— Чушь! Никакой Месопотамии! Это еще что такое! Как отец я запрещаю тебе ехать! И не вздумай меня ослушаться! Прежде ты мог сумасбродить. А теперь — нет. Мне хватит этой истории с Трионом. Его нашли?
Элий отрицательно покачал головой.
— Ну так поищи его, — тоном капризного ребенка приказал Руфин.
— У меня есть данные, что он в Месопотамии. Мы должны это проверить.
— Мы должны… — передразнил Руфин. — А на что «Целий» и тысячи фрументариев? Или они даром едят хлеб?
Элий вынужден был признать, что замечание Руфина вполне резонно.
— Хорошо, пусть наши фрументарии займутся Трионом.
«А ведь ты не хочешь, чтобы его отыскали, — мысленно обратился к императору Элий. — И я знаю — почему».
— Но это не так просто, — тут же возразил Руфин. — Месопотамия не наша провинция, а наш союзник, причем союзник ненадежный. Здесь надо действовать весьма осторожно. Пусть этим лучше занимается Скавр.
«Нет, он не безумен, — со злостью подумал Элий. — Он осмысленно губит все, что я предлагаю. Руфин даже слишком разумен. Каким-то антиразумом. И этот антиразум отнюдь не глупость… Это нечто другое».
