— А я стану биологом, — сказал другой. — Чтобы чуть-чуть лучше понять людей.
— Сначала надо разбить виков, — вмешалась в разговор Юния Вер.
— Да это раз плюнуть, — выкрикнули сразу несколько звонких голосов.
Вер вспомнил, как какая-то женщина в платье из белого виссона (теперь-то он знал, что то была его настоящая мать) остановила его в темном закутке и всунула в ладони золотой кувшинчик. От нее пахло дорогими духами, мягкие волосы щекотали кожу.
— Это тебе, мой мальчик, мое сокровище, — голос женщины дрожал. — Здесь пища богов. Ты должен ее отведать.
Он испугался и не хотел брать подарок. Попытался даже бросить кувшинчик, но женщина не дала. Он убежал от странной дарительницы и вновь очутился в пиршественном зале. На столе — огромный серебряный кратер, будущие герои Второго Парфянского легиона наливали, из него разбавленное водой вино. И вдруг явилась странная мысль: поделиться таинственным подарком с этими ребятами. Они такие замечательные. Ему для них ничего не жалко. Даже пищи богов. И маленький Юний вылил содержимое кувшинчика в кратер. Молодые легионеры подходили и наполняли кубки. Пили, задумчиво насупив брови. Все реже слышался смех. Уже никто не шутил и не целовался. И родственники, вдруг чего-то испугавшись, заторопились уходить. Корнелий Икел вызвался проводить гостей в ближайшую гостиницу. В замке ночевать они не могли. Родственники ушли. Один Вер остался: старуха заснула, глотнув лишнее, и ее погрузили в авто. О мальчишке забыли.
— Мы завтра уйдем на фронт, А сказал один.
— Мы будем убивать, — добавил второй.
— Кого? Таких же людей… Простых ребят. Жены и матери будут ждать их домой и не дождутся. Сотни сирот будут проклинать нас в далекой Бирке.
— А мы могли бы построить тысячи домов и посадить тысячи деревьев.
— Могли бы…
— Как можно убить человека? Не могу представить. Смотрю на свои руки и не могу этого представить. Во имя чего я должен лишить другого жизни? В детстве мать целовала его, укладывая спать. Потом он учился, мечтал стать моряком. Сейчас девушка ждет его, уже приготовила платье для свадьбы. А я убью его, и свадьбы не будет. Невеста наденет траур вместо свадебного наряда, а его мать сойдет с ума, получив «похоронку». Его дети никогда не родятся. Я оборву бесконечную нить… Но кто я такой, чтобы сделать такое?
— Вики клялись уничтожить. Рим. Мы будем убивать во имя Рима.
— Ложь! Нас столкнут лбами с такими же молодыми ребятами, и мы будем убивать, спасая свою шкуру. Снова и снова.
— Это ужасно.
— Риму будет стыдно.
— Бедный Рим…
— Мы любим Рим…
— Но если любишь, разве можно убивать? Неужели нельзя ничего сделать, не убивая?! Дайте мне еще выпить, или я сойду с ума!
— Говорят, викам нравится убивать… У меня все горит внутри, о боги… боги… Да что ж такое!.. Еще вина!
— Вранье… Мы поедем в Бирку и спросим: зачем воевать? Разве кому-нибудь из вас нравится по-звериному пить человечью кровь и есть человечье мясо? Они не могут сказать «ДА», никто не может ответить «ДА» на такой вопрос.
— Не говори ерунды. Нас не пропустят к викам. Нас отдадут под суд и приговорят к смерти за дезертирство.
— А может, в самом деле бежать? Мы можем бежать…
— Но куда… Куда убежать от Рима?..
— Нас уже приговорили к смерти! К своей, к чужой — все едино. В чем наша вина? В чем мы виноваты?!
Их речи становились все бессвязней, в голосах проступала неизбывная грусть. Они подходили к кратеру и вновь наполняли кубки. Но каждый глоток лишь усиливал отчаяние. Война казалась еще более бессмысленной. Они кричали от непонимания, как от боли, мысли о будущих смертях сводили их с ума.
Кратер с разбавленным вином опустел, и смолк разговор. Один за другим легионеры стали выходить во двор. И вот уже вся когорта стоит вокруг огромного, отделанного мрамором колодца, глядя на неподвижную изумрудную воду. А потом они бросились в колодец. По очереди. Все до одного. Никто не крикнул. Стояла поразительная тишина, слышались только всплески — один за другим. Вода сомкнулась над их головами и на мгновение сделалась густой и пурпурной, как кровь. Но когда взошло солнце, поверхность вновь была покойна и зелена.
Юний Вер открыл этим ребятам на мгновение божественную мудрость, и их человеческие сердца не выдержали.
Когда Корнелий Икел вернулся, старинная крепость была пуста. Лишь маленький мальчик стоял во дворе.
— Где легионеры? — спросил трибун.
— Там, — ответил мальчик и указал на изумрудную поверхность воды. — Они все там. Ушли…
Утром, сквозь сон, Элий услышал, как в дверь кто-то грохочет кулаком.
— Эй, квирит, — рокотал за дверью германец. — Это я, Ганс, хозяин. Спускайся вниз, завтрак готов.
Элий бы предпочел, чтобы хозяин был не так услужлив. Тем более что они с Летти заснули почти перед рассветом.
— Сейчас, — пробормотал Элий в надежде, что хозяин уберется и оставит их в покое.
Но от Ганса было не так-то просто избавиться.
— Спускайся, — рокотал он за дверью, — у меня есть прекрасное пиво. Варю по собственному рецепту.
— Спустись, — прошептала Летти и повернулась на другой бок. — А то он не отстанет. А я еще часок вздремну.
И она сладко зевнула.
— Ладно, я сейчас выйду, — обреченно пообещал Элий и спустил ноги с кровати.
С тоской глянул на сапоги с высокими голенищами. Шнуровать их нужно как минимум минут пять. Иногда его это так бесило!
Ганс усадил Элия за столик возле стойки и поставил перед гостем высоченный бокал с пивом. Кроме них в зале никого еще было, старик-ветеран сдувал пену с высокого бокала и, предвкушая, жмурил глаза. Завсегдатаи соберутся позднее, чтобы промочить горло да послушать, о чем болтает старинный радиоприемник, укрепленный над дубовой стойкой. Ганс был точно таким, каким Элий его представлял — в красной рубахе, со светлыми, заплетенными в косы волосами, никак не меньше семи футов росту.
— Купил грузовик? — поинтересовался Элий.
— Купил, как же… По дороге какой-то тип меня ограбил. Хиляк, вроде тебя, но в лапе «парабеллум» зажат, с таким не поспоришь.
— Может, я и не здоровяк, — отвечал не слишком любезно Элий. — Но если начнем состязаться в силе рук, я могу тебя побороть.
— Ты — меня? Да ни в жизнь! Старичок-ветеран, который, судя по всему, никогда не покидал таверну, захихикал.
— Именно, — кивнул Элий. — Но у меня нет обыкновения бороться просто так.
— Да изволь. Я бедняк, что ли? Можно подумать, что денежки водятся только в Риме! Что поставишь?
