— Насчет черепахи?
— Нет, насчет того, что завоюют весь мир.
— Завоевать можно. Но удержать — нет.
— Какое мне дело — удержат они или нет, если меня не будет! И моего сына. И мира нашего не будет. Потому что завоеванный Рим — это уже не Рим. Но они его не завоюют, — процедил сквозь зубы Рутилий, глядя куда-то мимо Элия. — Я этого не позволю. Запомни… Ты что-то хочешь сказать, Цезарь?
— Я должен дать присягу. Я и Квинт…
— Да, точно… Я и забыл. Хорошо, дай присягу на год
[68]
, и тебя зачислят в центурию. И твоего соглядатая тоже.
— А ополченцы?
— Они тоже присягнут. Кто хочет сражаться. Таков закон Рима. И Содружества, кстати, тоже.
Он отыскал ее уже на пирсе. Она стояла в очереди — обычная богатая римлянка в прозрачной пале. Что ткань дорогая и расшита искусно, не каждый заметит. Но он заметил и, подойдя, тронул беглянку за руку. Летиция обернулась и глянула гневно. Потом узнала.
— Ты… — только и выдохнула.
— Тебе нельзя уезжать из Рима!
Летиция печально покачала головой. Она не могла остаться, зная, что Элий в Нисибисе. Она должна предупредить, вернуть, спасти.
Вер вынул из ее рук билет.
— Я поеду вместо тебя. А ты возвращайся. Все равно ты ничем не сможешь ему помочь. А я смогу.
Он увел ее с пирса и посадил в таксомотор. Она подчинилась и даже не стала смотреть, как отчаливает от пристани пятипалубный теплоход «Император Адриан».
А Вер, стоя на палубе и глядя, как растет полоска изумрудной воды между пристанью и бортом теплохода, вдруг ощутил пронзительную тоску. Почудилось ему, что никогда больше не увидит он Рима. Вер попытался прогнать нелепую мысль, но не получилось.
Когда стемнело, он поднялся с палубы и взмыл в воздух. Бессмертная «Нереида» мчалась за ним. Призрачные, они были невидимы для людей, как прежде гении. Но гении теперь на земле. Воздух пуст. Была миллионная рать — и пропала. Одна бессмертная «Нереида» мчалась на защиту Рима. Они держали курс,"как на маяк, на горящие огнями небоскребы Антиохии.
Глава 10
Игры варваров
(продолжение)
«Пока нет подтверждений, что варвары действительно осадили Нисибис». «Если Цезарь остается в Нисибисе, значит он хочет там оставаться, — заявил Руфин. — С такой охраной, как у него, Элий может не бояться нападения варваров».
«Акта диурна», Канун Календ апреля (31 марта)
Несколько дней монголы ничего не предпринимали. Клубилась над их лагерем пыль, кочевники пригоняли стада баранов и иные стада — связанных ободранных грязных пленников. Их число все росло. Люди верхом на мохнатых низкорослых лошадях гнали бывших крестьян и ремесленников, солдат и чиновников, не жалея ударов плетей. Рутилий с утра до вечера вглядывался в расположения противника, пытаясь обнаружить то, чего он больше всего боялся — пушки, достаточно мощные для того, чтобы пробить стены Нисибиса. Пушки подвезли — сначала семь, потом еще пять орудий — трофейная артиллерия. Сокрушить стены Нисибиса им было явно не под силу. Зато пленные прибывали с каждым днем. Кое-кто из горожан узнавал среди, несчастных беглецов, умчавшихся на авто перед тем, как закрыли ворота. Бедняги почти все попали в засаду.
Обрадованные столь удачной передышкой, солдаты отсыпались, а отоспавшись, осаждали кашеваров. Возле полевой кухни с утра увивалось несколько человек, выведывая, что же сотворит на обед толстенный, со щеками как у сурка пройдоха Африкан. Судя по запаху, обед обещал быть сытным.
— Лишку не готовь, — предупредил кашевара Рутилий, проходя мимо и принюхиваясь к аромату. — Нечего остатками собак приманивать.
— Когда это лишка оставалась? — обиделся Африкан. — Да еще мое жарево? — Стоявшие невдалеке гвардейцы дружно загоготали. — А собака у нас одна — Безлапка. — И он погладил красной лапищей приблудного пса по голове. Тот преданно лизнул вкусно пахнущую руку.
В давние времена солдаты стряпали себе отдельно каждый на своем костерке в личном котелке, покупая продовольствие на личное жалованье. Потом было время, когда офицерская элита принимала пищу в отдельном триклинии, даже если таким триклинием являлась драная походная палатка, а походные ложа представляли собой простые рамы, на которые кидали набитые соломой тюфяки. Но Третью Северную войну, когда все смешалось, когда рядом с сыном сапожника служил родственник сенатора, а паек был одинаково скуден и для солдат, и для легатов и сам император мог позволить влить в кашу лишь одну ложку оливкового масла, тогда пищу в когортах стали готовить в одном котле, и эта традиция осталась.
Элий приходил к котлу кашевара последним. Первые два дня ему доставался лишь ломоть хлеба и кусок колбасы, ибо котел всякий раз бывал выскоблен до дна. Элий ни слова не говоря уходил, Африкан становился пунцовым и клялся всеми богами и собственным гением, что рассчитывал все точно, вот только какой-то паршивец подходил за жратвою трижды. Солдаты видели в поведении Цезаря высокомерность патриция, в лучшем случае пренебрежительность гладиатора, привыкшего сражаться с судьбой, но ничего не ведающего о настоящем сражении. Элий приметил эту неприязнь и в этот раз пришел со всеми, встал в очередь в ожидании своей порции. Тогда здоровяк Неофрон выдрал котелок из рук Элия, распихал товарищей и потребовал у кашевара: «Полную для Цезаря». А затем, уже не терпя никаких возражений, привел Элия в свою нору. В неглубокой нише в стене,
куда не долетали ни пули, ни стрелы, где в дождь было сухо, а в жару прохладно, преторианец устроил себе лежанку, на которой можно было растянуться и вздремнуть. Отсюда до лестницы, ведущей на стену, было десять секунд бега. Здесь же стояло несколько розовых пальмовых чурбачков для гостей. Пальмовое дерево свежего распила пахло яблоками. Элий уселся на чурбак и нашел его не менее удобным, чем собственный курульный стул. Неофрон сказал покровительственно и твердо, как патрон должен говорить клиенту:
— Обедать будешь со мной и здесь.
— Я — плохой солдат? — Элий смутился, будто признался в чем-то постыдном.
— Из гладиаторов всегда получаются плохие солдаты, — вынес вердикт Неофрон. — Но ты очень даже неплох. Для гладиатора. А каков ты на самом деле, посмотрим. Только не вздумай мне тут заливать про славу Рима и прочее дерьмо. Мы не в курии. И даже не на территории Рима. Я тебя буду учить, а не ты меня. Как не бояться. И как побеждать.
— Я не боюсь, — сказал Элий.
— Тебе это только кажется. Крепостная стена — не арена. И поле битвы — не арена.
— Разве? «Весь мир лицедействует», — говорил Петроний Арбитр. А я думаю, что все мы — гладиаторы.
