Гимп проснулся, обнял, привлёк к себе. Ариетта закусила губу. Ну что, гений, захотелось Венериных утех? Только не говори о любви, потому что гении любить не умеют.
Утром Гимп ослеп. Теперь он не мог видеть, как она сидит перед зеркалом и расчёсывает роскошные пшеничные волосы. Она нарочно сидела нагая.
– Я рад, что мы вновь встретились, – Гимп улыбнулся. Вновь нахлынувшая темнота его не страшила. – Выпьем кофе?
– Не сейчас. Мне надо идти. Меня ждут.
Гимп вскинулся на кровати.
– У тебя есть любовник? Она ответила не сразу, хотела сказать «нет», но вместо этого воскликнула гневно:
– А ты как думал! Тебя не было столько времени! А мне надо было как-то жить.
– Ты рассуждаешь, как шлюха, – брезгливо скривил губы Гимп.
– Значит, ты – сутенёр, раз спал сегодня со шлюхой даром.
Он не видел её лица, но слышал, как звенит её голос.
– Ты же поэтесса! – воскликнул он. – Ты могла бы стать клиентом какого-нибудь мецената. Тебя бы приглашали на литературные вечера, ценители бы хвалили тебя, издавали бы.
Как он наивен! А ещё гений Империи. Смотрел издалека, свысока. Да видел ли он вообще что-нибудь?
– Сервилия указала мне на дверь. Потом я была у одного недоноска. И он тут же предложил мне лечь к нему в койку. Я послала его. Да что толку! Новые ценители не объявляются.
– Ариетта!
– Что – Ариетта? – передразнила она. – Я мыла посуду в таверне, порезала руку разбитой стеклянной чашей.
– Ты напоминаешь мне старого киника. Она поставила рядом с кроватью на столик тарелку с пирожками и кувшин вина.
– Ты обещал мне миллион, красавец, – прошептала, наклоняясь к самому его лицу. – Как только сдержишь слово, я никуда не буду уходить ни по утрам, ни по вечерам.
Она ушла. Он чувствовал, как истаивает в воздухе запах её духов, слышал, как, удаляясь, стучат каблучки сандалий. Гордость приказывала ему уйти. Но страх приковывал к кровати и не давал даже подняться. Он был слеп. По городу рыскали исполнители. На мостовой поджидали ловушки. Он остался.
Но не к любовнику спешила Ариетта. Хотя к любовнику наверняка было бы идти легче. Там все ясно, а здесь…
Остановившись у вестибула, она невольно огляделась. Почему-то казалось, что за нею следят. Но кто? Ведь Гимп слеп. А более никто в целом мире Ариеттой не интересовался. Она позвонила. Привратник, открывший дверь, поклонился почтительно и низко. Выслуживается, дрянь. В атрии Ариетту ждали. Макрин расхаживал взад и вперёд, просматривая какие-то бумаги. Небрежно надетая тога волочилась по полу. Макрин при своём маленьком росте покупал непременно самую большую тогу.
– А, дочка, запаздываешь, – бросил Макрин небрежно.
– Я обязательно должна являться каждый день? – с этой фразы Ариетта всегда начинала разговор.
– Конечно. После твоей выходки – непременно. – Макрин всегда отвечал одно и то же. И посмеивался. – Я не хочу из-за тебя иметь неприятности. Но если ты такая гордая, можешь не брать у меня денег.
– Когда напечатают мою книгу…
– Тебя никогда не напечатают, лучше об этом забудь.
– Дай мне тысячу сестерциев.
– Тысячу? Зачем так много?
– У меня появился любовник, – она глянула отцу в глаза. – А с моей внешностью любовникам приходится платить. – Она демонстративно провела пальцем по шраму.
Макрин нахмурился.
– Если тебе нужен самец, выбери из моих исполнителей. На кого укажешь, тот и будет твоим. Бесплатно. Муженька я тебе потом подберу, разумеется, не из гениев.
– Мне не нужны твои идиоты, – рассмеялась Ариетта. – Только мой.
– Чем он отличается от других?
– Это моя маленькая тайна. Дай тысячу. Хочу устроить пирушку.
Глава 3
Январские игры 1977 года
«Поэма диктатора Бенита восхитительна».
«Вступил в действие закон об оскорблении Величия императора, принятый в декабре».
«Акта диурна». Ноны января
[76]
Была полночь, и Крул жрал ветчину ломтями, почти не жуя. Это значит – у него появилась новая замечательная идея.
– Хочешь подкрепиться? – предложил Крул Бениту. – Нет? Ну и зря. Отличная ветчина. Эх, кто из нас думал, когда мы ютились на чердаке развалившейся инсулы, предназначенной на слом, что будем сидеть на Палатине и жрать. – Крул рыгнул.
– Не умри от обжорства, – беззлобно ухмыльнулся Бенит. – А то кто же подаст мне очередной мудрый совет.
– Я ещё долго проживу, – пообещал Крул и вновь рыгнул. – Кстати, о советах. Ты знаешь, что некоторые охранники Элия, которых считали мёртвыми, вернулись в Рим? Они все не граждане, но никто из этих парней не подал прошение о получении гражданства.
– Кроме Неофрона. Хорошо, мерзавец, пишет.
– Не читал, – Крул поскрёб пятернёю затылок. – Не о том речь. Речь об Элии.
Тут такое дело… Малека, работорговца, у которого бывший Цезарь был в плену, убили. Кто-то впрыснул ему в вену сверхдозу «Мечты». И парень угодил Орку в пасть.
– Ну и что из того? Чья-то месть.
– За что, мой мальчик, за что?
Бенит пожал плечами.
– Ну, не знаю. Кто-то заплатил выкуп, а потом…
– О нет! Римляне сбежали, не заплатив выкупа. Вот какая штука.
– Не заплатив выкупа? – Бенит нахмурился. Что-то такое напрашивалось само собой. Но вот что?
– Как ты думаешь, будут мстить работорговцу, которому не заплатили денег?
– хитро улыбаясь, спросил Крул.
– Он мог кому-то задолжать.
– Это Малёк-то?
– Он мог издеваться над пленниками.
– Умница. А если учесть, что мстил Квинт – преданный пёс Элия, то хотелось бы знать, что такого сделали с Элием, не так ли?
– Дедуля, ты чудо! Ты стоишь всего «Целия»!
– "Целий" тебя игнорирует, мой мальчик. Пора наступить им на хвост. Только осторожно. Это такая змеюга, которая может ужалить. Кстати, в холодильнике есть копчёная рыба. Достань-ка.
Утром к Бениту был приглашён Неофрон. Литератор явился. Невольно Бенит залюбовался шириной его плеч и мускулатурой рук.
На столике лежал новенький экземпляр «Пустыни» и подле стило с золотым пером.
– Прекрасный библион! – Бенит погладил имитирующую телячью кожу обложку.
– Благодарю, сиятельный муж, – отвечал Неофрон. Даже в белой тоге Неофрон выглядел как преторианец.
