Джек вздохнул. Ему казалось странным, что столь очевидные вещи требуют какого-то объяснения.
— Видишь ли, Ренди, люди куда шустрее роботов, что бы там ни говорили. И вот ты наводишь на них пушку, а они — шмыг и спрятались за бетоном. А по тебе сечет крупнокалиберный, который нужно подавить. Ты на него отвлекаешься, а эти опять выныривают, и у каждого на плече по трубе сто двадцать миллиметров, а то и все двести. Понимаешь, к чему я?
— Отступать надо, — резюмировал Бойт, завороженный ярко обозначенной картиной боя.
— В том-то и дело, что отступление одного — крах всего десанта. А ведь мы не землей пришли, нас грузовик сбросил и дожидается неподалеку, барражирует над ямой, понимаешь?
— Нет.
— Шаг в сторону, камрад, и враг порежет твой транспорт, значит, ты уже никуда не денешься, понимаешь?
— Хреново это. Совсем никакого выхода.
— А выход есть — мой револьвер на цепочке. Я толкаю ногой дверцу, выставляю руку и кладу мерзавцев, как в тире, — бах, бах, бах, бах! Понимаешь?
— Вот это да! Разве такое возможно?
— Наверное, нет, но в бою возможно, Ренди.
— Ну, блин! — Бойт закинул в рот последнюю ложку гречневой каши и откинулся на спинку стула, задумчиво прожевывая. — Совсем ты меня загонял, выходит, все про тебя правда?
— Я не знаю, что тебе рассказывали.
— Не, ну я и сам вижу, что правда, а это даже хорошо, что все так получилось, я ведь опасался, что меня в роте за дурачка держат.
— Молодец. А теперь что понял?
— Теперь понял, что я сам себя за дурака держал. Смешно даже.
50
После завтрака в компании Ренди Бойта Джек почувствовал себя в порядке и, проверив, как держатся пластыри, надел новое обмундирование и пошел осматриваться.
Погода была хорошая, по небу плыли белые облака. В городке бросились в глаза более густая и более зеленая, чем на прежнем месте, трава, крепкие деревца и кустарники, которые были посажены примерно в тех же местах, что и во всех других городках, где бывал Джек. Воздух здесь имел другой запах, в нем было больше сырости, больше ароматов земли и травы, чем на прежнем месте, где пахло пылью, горькой полынью и машинным маслом. Впрочем, маслом, как обычно, пахло из техпарка, двор которого был им просто залит. Здесь с этим оказалось не лучше, но на прежнем месте солнце раскаляло политый маслом двор так, что он благоухал на весь городок, а здесь было прохладнее.
Именно в парк Джек намеревался наведаться в первую очередь, чтобы повидаться с Бертом Тильгаузеном и выяснить судьбу «таргара». По пути ему то и дело попадались знакомые, которые радостно приветствовали его, поздравляли с возвращением и так крепко жали руку, что она скоро стала побаливать.
В парке было хорошо и привычно — механики бегали из ангара в ангар, таскали на тележках неподъемные агрегаты, ругались, смеялись, а по монорельсам, скрипя несмазанными колесиками, выкатывались платформы с электрическими лебедками.
— Джек, ты уже оклемался?! — воскликнул выскочивший из ангара Тильгаузен.
— О, Берт! — обрадовался Джек, и они обнялись.
— А я вчера к тебе даже не стал подходить, была такая толчея, а ты так измотался в бегах…
— Измотался, — кивнул Джек. — Но сегодня уже в порядке. Док Брике поставил меня на ноги.
— Ну а в двух словах, как ты и где оказался?
— В двух словах — нашли в бессознательном состоянии, комбинезон был без опознавательных знаков, поэтому арконы забрали к себе. Сначала разыгрывал потерю памяти, потом сбежал. Наткнулся на «грея», запрыгнул в кабину, и вот я тут.
— Больно ловко у тебя по рассказам-то получается! — засмеялся Берт.
— Ты сам просил в двух словах…
— А мы туг все верили, что ты вернешься. И «таргара» твоего не бросали. Хочешь посмотреть?
— Конечно, хочу, я сюда за этим и пришел. А где мой трофейный?
— Там, в дальнем боксе отстаивается. «Греев» у нас в избытке, так что до него очередь не скоро дойдет, сейчас в ходу «гассы». У нас на них всегда дефицит. Да ты сам знаешь, что я тебе рассказываю.
Заметив какого-то механика, тащившего жестяную коробку, Берт прервался и крикнул:
— Ты куда это несешь?
— Пегас клепки наштамповал, велел в печку на отпуск отнести…
— А какие клепки, десятки?
— Нет, двенадцатые…
— А когда он собирается десятки штамповать, второй день обещает?
— Сэр, я ничего не знаю, я вообще подшивку делаю на четвертом стапеле. Он уже не едет совсем, ролики завалились…
— А кто четвертый стапель у предыдущей смены принимал?! Клорикс?
— Клорикс, сэр, только я вам этого не говорил. Можно я уже пойду?
— Иди… — досадливо отмахнулся Тильгаузен и вздохнул. — Прямо диверсанты какие-то, честное слово, а не боевые камрады… Ну ладно, идем, покажу тебе твоего красавца, уверен, ты его узнаешь.
51
Джек узнал бы своего боевого друга и в более разобранном состоянии, но то, как выглядел сейчас «таргар», заставило его улыбнуться через силу.
Корпус машины был вывешен на талях, опоры и манипуляторы валялись у стены, и к ним еще не приступали — слишком много времени отнимал корпус, на котором виднелся широкий шов, частью зачищенный и зашлифованный.
— Не переживай, Джек. Радуйся, что не видел, как все это выглядело, когда нам его привезли с поля. Я плакал, честное слово, плакал, глядя на этот ужас, и даже не представлял, что с тобой произошло. Первая мысль — тебя просто испарило, прямое попадание снаряда большого калибра, и взрыв внутри кабины, такое часто бывает. Но когда заглянули внутрь, поняли, что это не так, внутри все было целым. И тогда у нас появилась надежда, что ты уцелел.
— Спасибо тебе, Берт…
— За что, приятель?
— За то, что верил, что я вернусь.
— Тут все верили… — отмахнулся Берт и отвернулся, чтобы скрыть проступившие слезы. Потом откашлялся и, снова нацепив улыбку, повернулся к Джеку.
— Самое главное, приятель, не железо, мы его поправим, сам знаешь, здесь работают специалисты высшего класса. Самое главное — это перспектива, развитие, понимаешь? Стой здесь, сейчас я тебе покажу…
С этими словами Тильгаузен нырнул в свою каморку и, немного пошумев там, разбрасывая железки, вышел с двумя большими, похожими на трубы конструкциями.
— Что это, как ты думаешь?
Джек силился понять, но до него не доходило.
— Пощупай, прикинь, куда эта штука могла бы пригодиться…
Джек взялся за край трубы, потер ее пальцами.
— Похоже на керамическую броню дэ-шесть.
— Правильно мыслишь! Мы сами сварили и закрепили, теперь даже на дэ-семь потянет.
