Джузеппе снова кивнул:
– Верно. Поэтому у каждого человека есть свой камень.
– И у меня?! И у меня свой? Какой же?
– Сначала ответь, каков твой Зодиак?
– Не знаю, – смутилась Лиза.
– Погоди-ка. Сейчас я узнаю о тебе все. – Он подошел к Лизе
сзади и быстрым движением обхватил ладонями ее голову, так что большие пальцы
сомкнулись на затылке, а мизинцы прикоснулись к вискам и принялись мерно,
ласково их поглаживать.
Что было потом?..
Из шкатулки струили свое сияние самоцветы. Джузеппе вращал
меж трех свечей серебряный круг с тонко начертанными на нем таинственными
знаками созвездий и под непрерывный бег зверей Зодиака бормотал:
– Меркурий… Дева… Прозерпина… Дракон… Холодная
целомудренность и неистовая пылкость, прямота и лживость, слабость и
бесстрашие… – И вдруг резко обернулся к Лизе: – Египетский Зодиак гласит, что
камень сентября – аметист! – И, быстро перебрав пальцами в шкатулке, подал Лизе
скромный серебряный перстень с небольшим, очень прозрачным камнем; пока Лиза
созерцала его бледно-лиловые переливы, рассказывал: – Персы называют его
джамаст. Он помощник воинам, охотникам и странникам, удаляет мысли недобрые,
душу смягчает… Посмотри на него внимательней, Луидзина! Видишь, из его
сердцевины расходятся лучи? Это редкостный аметист! Немцы называют такие камни
madelamethyst, а французы – fleches d`Amor, то есть со стрелами Амура. Мало кто
знает, что стрелы сии – всего лишь игольчатые кристаллы бурого железняка;
однако сведущие люди говорят, будто он дарует счастье в любви. Я хочу, чтобы ты
была счастлива в любви, Луидзина! Возьми его, прошу тебя. Только смотри не
потеряй. Первое, что я спрошу, когда мы встретимся вновь, это о моем подарке!
– Мы… увидимся еще раз? Но откуда ты знаешь? Кто ты –
чучельник или волшебник?! – воскликнула Лиза.
– А я и сам не знаю, – не сразу ответил Беппо. – От
ремесленника до артиста расстояние неизмеримое, как между ночью и днем; но
между ночью и днем мы видим бледный отсвет зари, и, как бы ни бледна была та
заря, – это уже день!
В этих словах Лиза мало что поняла. Куда более волновало ее
другое!
– И я буду счастлива в любви? – смущенно вертя перстень на
среднем пальце, ибо на безымянном прочно прижилось старенькое, стертое
измайловское колечко, и, чувствуя, как пылают щеки, пробормотала она: – Но
когда?!
– Сегодня! – выпалил Беппо, глядя ей прямо в глаза. –
Сейчас!
– Как это?! – отшатнулась Лиза, невольно стиснув на груди
кружевные концы своей zendaletto, но Джузеппе успокаивающе кивнул:
– Да не бойся меня! Экая ты! Вижу, твое сердце болит по
кому-то. И это вовсе не я. Но ты, наверное, хочешь узнать, где он и что с ним?
Хочешь? Или нет?
«Нет!» – хотела шепнуть Лиза, но вместо этого громко
выкрикнула:
– Да! Да! Хочу!
– Тс-с! – Джузеппе укоризненно поднял палец, тут же
понимающе улыбнулся. – Иди за мной, и ты его увидишь.
* * *
Не прошло и минуты, как Лизе захотелось взять свои слова
обратно. Она до смерти боялась воротиться в страну своих молитв и потаенных
желаний! Чем это закончится, что принесет, кроме новых страданий? Они с
Алексеем сделали все, что могли, чтобы лишить друг друга покоя и счастья. Хотя
он-то не ведал, что творил… Лиза чувствовала: она бы простила всякое
злоумышление! У таких страстных душ, как она, самые большие недостатки, даже
преступления, даже величайшие пороки не только не убивают любви, но еще больше
усиливают ее…
Она внезапно очнулась под пристальным взором Беппо и с
опаскою огляделась: что, если ее потаенные мысли вдруг обрели свободу и плоть,
что, если это их торопливые, беспокойные движения колеблют тяжелые занавеси,
мерцают по углам просторной сумрачной залы, куда ввел ее Джузеппе? Но нет, это
лишь зеркала слабо мерцали по углам; это лишь сквозняк колебал пламя свечей в
бронзовом шандале…
Джузеппе усадил Лизу перед одним из зеркал, подал ей
небольшой хрустальный флакон:
– Выпей все до капли. И ничего не бойся, слышишь?
Она кивнула. Не родился еще на свет человек, которому она
призналась бы, что чего-то боится. Теперь она не отступилась бы, даже если бы
изо всех углов полезли на нее демоны, отвратительные и гнусные существа с телом
козы или червя, с ушами летучих мышей, пастью и когтями кошки… И едва Джузеппе
скрылся за дверью, она одним духом проглотила сильно отдающее мятою, чуть
горьковатое снадобье и уставилась в зеркало, ожидая бог весть каких жутких
шуток таинственных сил.
Ничего не произошло. По-прежнему перемигивались в зеркале
огоньки свечей, а само оно было уж до того помутневшее и потрескавшееся, словно
вся амальгама с него давно осыпалась; непонятно, каким чудом оно еще может
отражать эту сумрачную залу, этот шандал, эти оплывающие свечи, дробить и
множить отражения, выстраивать из них необозримый коридор… И тут словно бы
чьи-то стылые пальцы коснулись затылка Лизы, когда она сообразила, что ее-то
отражения в зеркале нет!..
Прошло невероятно долгое, томительное мгновение леденящего ужаса;
и вот из мрака прямо на Лизу выплыло незабываемое лицо Алексея.
Нет, то был не княжич Измайлов – румяный, беззаботный, и не
Лех Волгарь – яростный, напряженный – это был еще один, неведомый прежде образ
Алексея. Смуглое, перечеркнутое тонким шрамом лицо; голубой лед в прищуренных
глазах; твердые, обветренные губы. Полуседые-полурусые волосы его были
перехвачены на лбу кожаным узким ремешком, черный кожушок накинут на белую
домотканую рубаху. Чуть поодаль Лиза с изумлением рассмотрела Миленко Шукало.
Молодой серб раскуривал трубочку, задумчиво поглядывая на зубчатые вершины гор,
подступавшие со всех сторон… Алексей смотрел вдаль. Но через мгновение лицо
Алексея, отраженное в зеркале, покрылось рябью, расплылось, а вместо него Лиза
вдруг увидела… себя!
Лиза даже застонала от досады. Ну почему, ну почему ей
открылось так мало?! Почему таким кратковременным было действие таинственного
напитка? Не потому ли, что она мало выпила?
Лиза перевернула флакон, но из него не вылилось ни капли.
Она в отчаянии огляделась и увидела в темном, застекленном шкафу еще один
хрустальный сосуд, точь-в-точь такой, какой Джузеппе подал ей. Она радостно
схватила его, вырвала пробку и одним глотком осушила.
Напиток был совсем другой, Лиза поняла тотчас. Ни следа
мяты, ни следа горечи, похож на глоток ароматного дыма. Тем не менее она
вцепилась в подлокотники кресла и снова уставилась в зыбкую стеклянную муть, но
так ничего и не дождалась. Зелье не подействовало.
