Колыхнулись занавеси, вошел Джузеппе. Сочувственно поглядел
на смятенное Лизино лицо, кивнул успокаивающе; глаза его скользнули по столу,
где валялись два пустых флакона.
Джузеппе вдруг так побледнел, что у Лизы захолонуло сердце:
что, если она из любопытства да глупости проглотила какой-нибудь страшный яд?!
И, словно нарочно усугубляя ее тревогу, Беппо чуть слышно пробормотал:
– Да, нельзя играть безнаказанно с демонами и феями. Из мира
духов нельзя уйти так легко, как хотелось бы.
Лиза уж вовсе обмерла, но тут Джузеппе поднял на нее взор; и
у нее отлегло от сердца: в его глазах появилась прежняя бархатная усмешка и как
бы уважительное удивление.
– Зачем ты выпила это, Луидзина?
– Мое видение минуло так быстро, я хотела продлить его… А
что это было за зелье?
Джузеппе чуть отвернулся, пытаясь скрыть улыбку.
– Ничего страшного, Луидзина, уверяю тебя. Некоторые дамы
верят, что этот напиток дарует неувядающую молодость и красоту. Так или нет,
однако зелье сие вовсе безвредно. Может статься, ты даже не заметишь его
воздействия. А ежели все-таки заметишь, мы поговорим с тобою об этом позднее.
– Когда же? – надулась Лиза.
– Потом, когда увидимся в Санкт-Петербурге.
– Ты опять за свое?!
– Ну да, в Санкт-Петербурге, в 1779 или 1780 году. Тебе
будет тридцать девять или сорок лет, и только тогда ты сумеешь по достоинству
оценить последствия своей нынешней неосторожности. А теперь собирайся,
Луидзина. Уже давно за полдень, и мне хочется еще погулять с тобою сегодня.
– Погулять? Но тебе как будто не нравилось мое платье? –
Лиза мстительно передернула плечами, не трогаясь с места, а Беппо вынул из
шкафа что-то шелестящее, шумящее, шелково-душистое.
– Это тебе. Одевайся поскорее, да пойдем. – Насмешливо
добавил, выходя: – Если не сможешь сама затянуть корсет, кликни меня. Я охотно
помогу.
* * *
Боже, о боже, какое это было платье! Голубое, сверкающее, с
роскошным декольте и жемчужно-серыми кружевами на плечах, и атласными лентами,
и вставками из тусклого серо-голубого шелка! Еще Лиза надела такие же шелковые
туфельки, украшенные кружевными бантами, распустила волосы; и, когда глаза
Беппо вдруг затуманились от восхищения, она почувствовала себя совершенно
счастливой.
Не было в тот день в Риме девушки веселее, чем Лиза, когда
они с Джузеппе вышли из зеленовато-сумеречного, будто дно морское, садика на
маленькую площадь, где уже готовил свое представление бродячий кукольный театр.
Зрители: крестьяне, расторговавшиеся на ближнем базаре,
Кампо ди Фьоре, лавочники, веселые девицы с малолетними кавалерами – никто не
обратил ни малейшего внимания на эту пару, хотя тонкий, как мальчик, Беппо, в
коричневом сюртуке, штанах с пуговицами под коленями, в белых чулках и башмаках
с тяжелыми пряжками, и нарядная, как венецианская кукла, кудрявая, с огромными
изумленными глазами Лиза сразу бросались в глаза. Они примостились на краешке
грубой скамейки, нетерпеливо ожидая, когда же раздвинется потертый линялый
занавес и начнется действие. Тишина прерывалась изредка смехом детей да
возгласами продавца лакомств: «Caramelle, caramelleone!»
Это ожидание оказалось куда милее того, что за ним
последовало. Едва над ширмою появилась, подпрыгивая на негнущихся ногах,
деревянная кукла-марионетка, самый популярный у римского народа персонаж –
Кассандрино, кокетливый, щеголеватый старичок, любитель приволокнуться за
хорошенькими женщинами, который обрушил на зрителей ворох монологов, сцен
отчаяния, угроз, упреков, дурачеств, выходок, как Лизе сделалось страшно.
Конвульсии марионетки вселили в нее почти детский ужас. Увидев ее умоляющие,
печальные глаза, Беппо поднялся и подал ей руку.
В узком переулке им встретилась молоденькая монашка. Она
подняла от четок худенькое личико, окруженное белоснежным плоеным чепцом. По
тихости ее взгляда казалось, что она еще ни дня не жила на свете. Но зато и не
страдала! Лиза на миг ощутила себя неловко под этим прозрачным взором. Близился
таинственный час «Ave Maria»
[14]
, и ей захотелось вновь воротиться в зеленый,
благоуханный садик с качелями, уйти от укоризненного перезвона колоколов и
запаха горячего воска, который будет струиться на улицу из распахнутых настежь
храмовых дверей, но она продолжала следовать за Беппо.
Они миновали еще один каменный коридор меж высоченных стен и
через две минуты очутились на берегу Тибра. Перешли каменный мост, вышли в
поле, огляделись…
Позади еще виднелся купол Св. Петра, левее – громада замка
Св. Ангела. Где-то звонили два колокола. Вокруг простирались поля и сады. По
широкой дороге двигались украшенные бубенцами и колокольчиками повозки,
нагруженные маленькими продолговатыми бочонками с излюбленными винами Кастелли
Романи.
Но легкий и солнечный воздух Италии опьянил Лизу сильнее
всякого вина! Как море с высокого берега, перед нею открывалась вся вольная
равнина Кампаньи с прямыми лентами дорог, развалинами гробниц, бегущими арками
акведуков, темными пятнами рощ и лучезарным небом, в котором сияла, точно
берилл из шкатулки Джузеппе, гора Соракте.
Сейчас Кампанья ничуть не пугала Лизу, но все же где-то там
оставалась остерия «Серебряный венец». Неожиданно для себя самой Лиза
рассказала Беппо о своих приключениях в Campagna di Roma, а потом, слово за
слово, о вилле Роза, о Гаэтано и Чекине, о внезапной и так затянувшейся болезни
Августы…
– Ты должна быть осторожнее, Луидзина, – встревожился
Джузеппе. – Обещай мне это, хорошо? Где бы я отныне ни был, буду думать о тебе.
Рядом с тобою всегда какая-то опасность, я вижу это… Возможно, она предназначается
для кого-то другого, но ты тоже близко к ней… И вот еще что: непременно сними
все с шеи своей подруги. Все – даже ее крестильный крест. Поняла? И вместо
лекарств давай ей пить много красного кислого вина.
– Зачем? – удивилась Лиза, но Беппо не отвечал, задумчиво
уставясь вдаль, где медленно меркло небо. И Лиза тоже притихла, прижавшись к
нему.
