Все вокруг как-то странно настораживало душу; чувство
непонятного ожидания овладело ею. Она невольно вслушивалась, вглядывалась в
предвечернюю тишь. Все обретало таинственный смысл: крик неизвестной птицы;
круги, оставляемые водяной змеей на неподвижной поверхности Тибра; лошади,
которые паслись у опушки и умными глазами взирали на застывшую в неподвижности
пару, а потом вдруг беззвучно унеслись в глубь рощи… Лиза бы не очень
удивилась, если бы некое сказочное или древнее, как мир, существо вышло и снова
скрылось в темнеющей чаще пиний. Чудилось: помедли они здесь еще мгновение, и
рискуют встретить знамение своей судьбы…
Джузеппе неспешно повернулся к Лизе и вгляделся в ее серые
глаза.
– Тем ты и трогательна, что в облике твоем отсутствует сила,
пусть даже она – единственный стержень твоей натуры, – тихо молвил он, а потом
коснулся ее губ.
Они были почти одного роста, и в этот миг смятения и радости
Лиза вновь подумала, что он младше ее года на два, на три, но столько нежной
заботливости было в его небольших, сильных ладонях, мягко стиснувших ее плечи,
что из-под закрытых век выступила слезинка непрошеного, внезапного счастья.
Губы его ласково, едва касаясь, блуждали по ее лицу; и Лиза
тихонько вздохнула, нетерпеливо переступив, чтобы оказаться к нему как можно
ближе, как вдруг Джузеппе вскинул голову:
– Ого! Бежим скорее! Сейчас ка-ак ливанет!.. – Он схватил ее
за руку, увлек за собою, и, прежде чем Лиза успела опомниться, они уже
стремглав бежали по мосту, спеша добраться до городских строений.
Но не успели. Туча, невесть откуда явившаяся средь чистого,
прозрачного неба, оказалась слишком нетерпеливой, и, когда первые капли упали
на пыльную дорогу, город был еще далеко.
Джузеппе приостановился, вгляделся в завесу дождя,
надвигающуюся на них, и лицо его вдруг озарилось улыбкою.
– Спасены! – воскликнул он, и Лиза увидела на обочине
высокую крестьянскую телегу, запряженную парой волов со спиленными рогами,
сонно жующих жвачку.
Джузеппе сорвал сюртук и закинул его под телегу, потом
подтолкнул туда же Лизу.
– Скорее! – озорно блеснул глазами. – Больше нам негде
спрятаться!
И Лиза, изумленно взглянув на него, покорно полезла под
телегу.
Она улеглась на бок, и в тот же миг проворный Беппо очутился
рядом. Глаза их встретились; и обоих разом вдруг охватил неудержимый, тихий
смех, от которого они никак не могли избавиться; лежали, крепко прижавшись друг
к другу, и мелко тряслись от хохота.
Дождь колотил сверху все громче и громче, а здесь было сухо
и тихо. Чтобы не намокли пышные юбки, Лиза вынуждена была прильнуть к Джузеппе
так близко, что легкая дрожь его тела невольно передавалась и ей, как если бы
они были две струны, которые заставляла трепетать одна и та же всевластная
рука. И Лиза вдруг ощутила измученную душу свою такою же вибрирующей струною;
надо было только умело тронуть ее, чтобы заставить издавать чудесные, чарующие
звуки. Да, она всю жизнь стремилась за пылающим факелом своей любви, но сейчас
он казался ей не более чем блуждающим огоньком, который манит на болоте в самую
топь. В одно мгновение она постигла, чего так долго жаждало ее сердце, само
того не сознавая. Она мучительно тосковала о нежности и закрыла глаза, когда
губы Джузеппе вновь прильнули к ее губам, а рука начала медленно приподнимать
юбки.
Мягкое прикосновение его твердой ладони к обнаженному бедру
заставило ее ахнуть и рвануться к нему. Легким движением он опрокинул ее на
спину; губы его, уже не отрывающиеся от ее губ, вдруг сделались
огненно-горячими и нетерпеливыми. Лиза слышала только дыхание Джузеппе и грохот
его сердца, как вдруг…
Как вдруг раздался какой-то скрип и скрежет, потом громкий
окрик, мычание… Лиза, распахнув испуганные глаза, увидела, что деревянное днище
повозки, бывшее крышею для их мимолетного рая, сдвинулось, а потом и вовсе
исчезло.
Беппо откатился в сторону, Лиза приподнялась.
Дождь кончился, будто его и не было. Вдали колыхалась в
удаляющейся повозке согбенная спина поселянина, так и не заметившего ровно
ничего.
Лиза сидела, согнув голые ноги, чуть прикрытая смятыми
юбками и оборками; Беппо стоял на коленях, пытаясь устранить беспорядок в своей
одежде. Оказалось, они совсем чуть-чуть не добежали до полуразвалившейся
каменной ограды. Странно, что не заметили ее. Или не хотели заметить? Под
стеною дремало стадо, и, приподняв великолепную рогатую голову, равнодушно
смотрел на незадачливых любовников величавый вожак древнего козлиного рода…
Ну уж этого Лиза не могла вынести! Она со стоном рухнула
навзничь и захохотала так, что сизая сойка с недовольным воплем спорхнула с
лозы и скрылась в вечереющем небе. Джузеппе смеялся тоже, и не скоро еще они
успокоились.
На том все и кончилось.
* * *
Когда возвращались в Рим, сумерки тихо спускались на дорогу.
День ушел и растворился в померкшем небе, в серебре садов, подернутых дымкою
недавнего дождя, в мокрых камнях старинных стен.
Мгновенно пролившийся дождь вызвал к жизни все ароматы
древней латинской земли, все голоса населявших ее живых существ, и даже
маленький мраморный фонтан словно бы вдруг ожил в сумерках. Изумительно цвели и
благоухали его розово-мраморные сплетения веток, листьев, плодов, крошечных
живых существ вокруг каких-то сказочных созданий: козлоногих, веселых селенов,
обнимающихся с хмельными красавицами, увитыми виноградом, и словно
благословлявших мимолетную страсть Джузеппе и Лизы, которая, не осуществившись,
обошлась без надрыва и как-то незаметно обратилась чудесно-легкою дружбою,
оставив по себе лишь воспоминание, краткое и острое, как аромат только что
сорванного цветка. Минуты, пережитые ими, были из тех, которых никогда не
заглушит буйное громыхание жизни.
И вдруг…
– Стой! Стой, проклятущий Калиостро! – раздался вопль, и
тяжелый топот забухал по булыжной мостовой.
Джузеппе вздрогнул, приостановился, но промедлил лишь миг, а
потом, резко дернув Лизу за руку, втащил ее в какую-то подворотню, столь
тесную, что они едва могли выпрямиться во весь рост.
Лиза хотела спросить, почему Беппо так взволновался. Какое
отношение имеет к нему сей неведомый Калиостро? Но он быстро прижал к губам
палец.
