И сердитый тон Чекины, и ее упреки были понятны Лизе:
молодая итальянка столько бед претерпела по вине Джудиче, что отныне могла
довериться не всякому мужчине. Очевидно, Гаэтано что-то наобещал ей, но не
сдержал слова. Потому, наверное, Чекина и намеревалась прибегнуть к чьей-то
помощи, кажется, родственников, чтобы заставить Гаэтано исполнить обещание.
Неприятно Лизе было только, что проворная, хорошенькая Чекина выбрала Гаэтано,
всегда глубоко замкнутого, ускользающего, как бы ненастоящего. И она опасалась,
что Чекину и в этой новой любви постигнет разочарование.
Лиза также поняла из разговора, что влюбленная пара зависит от
приезда какого-то старика и от известия, кое он должен привезти. Ей показалось,
что речь идет о деньгах, о наследстве, но последних слов Чекины Лиза хорошенько
не разобрала; ясно было лишь, что смерти той особы, от коей все это должно
исходить, Чекина и Гаэтано ждут с большим нетерпением. Тут Лиза всей душой
готова была им посочувствовать. Отчего-то неведомая особа представлялась вроде
непреклонной и деспотичной Неонилы Федоровны, а значит, не могла вызывать у
Лизы приязни. Впрочем, история сия пробудила у нее совсем незначительный
интерес, ибо она внезапно вспомнила совет Джузеппе, как облегчить состояние
Августы, и загорелась желанием исполнить это как можно скорее.
Выждав еще немного времени, чтобы не столкнуться с Чекиной
на черной лестнице, Лиза проскользнула в дом и первым делом поднялась к себе. С
большой неохотою сняла она голубое платье, льнувшее к ней, точно вторая кожа,
и, торопливо умывшись в тазу, уже стоявшем на табурете, облачилась в свою
домашнюю блузу. Голубые шелковые туфельки оказались перепачканными мокрой
землею, но Лиза не стала переобуваться: нелюбимые туфли без задников громко
стучали бы по ступенькам, а для ее замысла необходима была тишина.
Перевесившись с лестницы, она долго ловила самомалейший
шорох в доме; однако кругом было темно и тихо, только за дверью Фальконе чуть
подрагивал огонечек ночника да на кухне Яганна Стефановна и Хлоя, еле слышно
переговариваясь, убирали посуду. Путь был свободен.
Бесшумно прокравшись в столовую, Лиза отыскала ощупью fiasci
с красным вином (она помнила, откуда их доставал Фальконе) и одну из них
прижала к себе; потом так же невесомо, почти не касаясь пола, воротилась на
второй этаж и тихонько потянула ручку двери, ведущей в спальню Августы… как
вдруг что-то сильно ударило ее по лбу!
Лиза прихлопнула рот ладонью, заглушив едва не вырвавшийся
вопль, и только чудом, у самого пола, поймала выскользнувшую из рук бутыль.
Осторожно отставив ее в сторонку, торопливо ощупала то неведомое оружие,
которое огрело ее по лбу, и с изумлением узнала… метлу. Обычную метлу с длинной
ручкою!
Лиза даже позабыла о шишке, набухавшей на лбу. Теряясь в
догадках, что и кого могло заставить воздвигнуть здесь эту метлу, она подняла
бутыль, потянула дверь опять… и получила новый удар другой метлою, пришедшийся
на сей раз в плечо!
Только сейчас она вспомнила случайный разговор с Хлоей.
Молоденькая гречанка, сокрушаясь о хвори Августы, сетовала, что не может
убедить суровую лютеранку фрау Шмидт ограждать двери больной крестами, дабы
преградить путь нечистой силе, ибо верила, что болезнь Августы – дело ее рук.
Похоже, Хлоя настояла на своем. Ей, конечно, обидно станет не сыскать поутру на
месте охранительного знака, а потому Лиза положила себе зарок непременно
восстановить метелки на их прежнем месте, когда будет возвращаться. Затем,
ощупав дверь, чтобы уберечь себя от новых неожиданностей, Лиза тихонько
отворила ее и вошла в опочивальню больной.
* * *
Темно и тихо было в комнате. На столике мерцала свеча, но
постель тонула во мраке. Балконная дверь была приоткрыта, однако в комнате
царил тяжелый, застойный дух, который свойствен всем покоям, где лежат давно и
тяжело хворающие. Прежде Лиза его как-то не замечала, а нынче, надышавшись свежим
запахом полей, как никогда ясно ощутила, что смерть, коя все стирает во прах,
уже стоит у самого изголовья Августы. И ей с такою яркостью вспомнились картины
их первой встречи на жалкой фелуке посреди Эгейского моря; бегство с Адриановой
виллы; бешеное сражение в остерии «Серебряный венец» и Августа в подоткнутой
рубахе со шпагою в руках; ее лицо, просветленное созерцанием величавых римских
руин, что впервые ужалила в самое сердце пробудившаяся совесть: за то, что мало
отдавала ей своего внимания, что дерзала сердиться на нее за свою усталость; за
то, наконец, что глотнула сегодня пьянящего, вольного счастья, никогда не
знаемого бедняжкою Августою, не ведавшей в своем строгом, суровом бытии
блаженства любви, опьянения ласкою, трогательных воспоминаний… По счастью,
жизнь, исполненная страданий, отучила Лизу слишком долго предаваться сердечным
угрызениям. Так и сейчас – она мгновенно вспомнила совет Джузеппе, которого
нипочем не получила бы, не сбеги нынче из дому!
Лиза шагнула к окну, решительно распахнула все створки и
некоторое время постояла, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Усилившийся к
ночи ветер трепал, сгибал стройные струи фонтанов, всколыхнул огонек свечи у
постели Августы…
Лиза торопливо вернулась к ней, вслушалась в тяжкое,
неровное дыхание; потом, чуть приподняв горячую голову подруги, сняла с ее шеи
крестильный крестик и кипарисный крест с драгоценной реликвией – подарок
Чекины. И так велика была ее вера в слова Беппо, что ей почудилось – хотя
этого, конечно, не могло быть! – будто дыхание больной враз сделалось
спокойнее, а лоб – прохладнее.
Ободрившись, Лиза раздвинула пошире полог, чтобы свежий
ветер достигал постели, перевернула и взбила подушки; затем, отыскав на столике
ложечку, принялась поить Августу красным кисловатым вином.
Та оставалась в своем полузабытьи, однако пересохшие губы и
гортань жадно впитывали освежающее питье, и Лиза остановилась, лишь когда
заныла рука, приподнимавшая голову больной. Приглядевшись, Лиза, к своему
изумлению, увидела, что в бутыли осталась едва ли половина, а Августу вдруг
пробрала сильнейшая испарина.
Лиза засновала по комнате, поднося таз, обтирая исхудавшее
тело подруги, перестилая постель и меняя Августе рубашку; и наконец
спохватилась, что пробыла здесь слишком долго и вот-вот появятся Хлоя или фрау
Шмидт, всегда бравшие на себя обязанности ночной сиделки. Ей отчаянно не
хотелось сейчас объясняться с ними, а потому она еще раз коснулась лба Августы,
убедилась, что жар резко спал, и на цыпочках вышла, сжимая в одной руке
полупустую бутыль, а в другой – два крестика, которые надо было куда-то деть.
Она кинулась было в столовую – вернуть бутыль в буфет, но
голоса Яганны Стефановны и Хлои слышались у самой двери, и она решила выждать в
своей спальне. Сделав шаг, зацепилась за брошенные на лестнице метлы и едва не
грохнулась на ступеньки. Шепотом чертыхнувшись, Лиза едва успела воздвигнуть
метелки на прежнее место, когда под лестницей распахнулась дверь кухни.
