Да, весь сад зеленел и благоухал, готовился к весне, а здесь
вдруг пожух, пожелтел розовый куст. Когда Лиза увидела его, она ощутила некий
суеверный страх, который постаралась скрыть не только от домашних, но и от себя
самой.
Фрау Шмидт откровенно радовалась исчезновению Чекины, а
Фальконе несколько дней ходил как в воду опущенный. Душа Лизы болела за
несчастного Петра Федоровича, но он был не из тех, кто позволил бы оскорбить
себя жалостью; вдобавок Лиза чувствовала свою смутную вину перед ним. В глубине
души она полагала, что Чекина скрылась именно оттого, что ее застали в комнате
графа; стало быть, именно Лиза разрушила сие преступное счастье. А кто она
такая сама, чтобы судить других людей?!
К середине февраля княгиня уже могла ходить, румянец возвращался
на ее щеки. Столь долго замедленное течение жизни теперь бурно прорвалось; даже
болезнь Хлои и отсутствие известий от Дитцеля не в силах были преградить путь
этому потоку. А когда синьора Агата Дито, пришедшая навестить выздоровевшую
княгиню, вскользь обмолвилась, что на Корсо уже начали починять базальтовую
мостовую, приуготовляясь к началу карнавала, к Августе враз воротилась вся ее
кипучая энергия. Теперь это был клокочущий фонтан жизнерадостных затей, и Лиза
вновь воспрянула духом рядом с нею.
Карнавал должен был продлиться всю масленую неделю, и
Августа тотчас порешила, что у них с Лизою будет по новому костюму на каждый
день. Однако выяснилось, что они поздно спохватились: все римские портнихи и
модистки были уже так перегружены работою, что не соглашались взять
дополнительную ни за какие деньги. Начала хлопотать вездесущая синьора Дито, но
даже и она смогла устроить за баснословные цены только три перемены платьев.
Пришлось согласиться на это. И с благодарностью! Синьора Дито предложила раздобыть
готовые костюмы, но Августа сочла это ниже своего достоинства. Ведь придумывать
карнавальные костюмы, заниматься ими оказалось столь увлекательно, что девушки
с головою окунулись в это благоухающее розовой водою, шуршащее парчою,
скрипящее атласом, шелестящее шелком занятие.
Для первых двух дней выбрали татарские костюмы, в которых
Лиза была знатоком. Конечно, полосатые шальвары, длинные рубахи, безрукавки и
фески порою заставляли ее кривиться от неприятных воспоминаний, однако Августа
была в таком восторге, что Лиза поторопилась забыть о себе. Она заикнулась было
нарядиться по-русски, княгиня решительно воспротивилась: ей хотелось, пока
возможно, хранить свое инкогнито.
Вторая перемена костюмов представляла собой белые, с
длинными рукавами, балахоны Пульчинелл – излюбленных персонажей итальянской
комедии. Для третьего раза Августа пожелала иметь наряд венецианской
танцовщицы, а Лиза – тяжелое, роскошное, бархатное платье с белым гофрированным
воротником, в котором ей надлежало изобразить Марию Стюарт. Шиллерова история
сей злополучной королевы оставила неизгладимый след в ее душе!
* * *
И вот начались дни карнавала. Лиза недоумевала: какое
правительство готово столь щедро обустроить развлечение своего народа? Августа
уверила ее, что римский карнавал – праздник, который народ дает сам себе,
избирая местом для этого самую длинную улицу Рима – Корсо.
Не в одном только Риме есть Корсо. Название свое и она, и ее
тезки получили от конских ристаний, коими, по обычаю, заканчивается каждый
карнавальный вечер. Улица сия прямая, как стрела, и очень длинная – в три
тысячи пятьсот шагов; застроена роскошными, высокими зданиями и ведет от пьяцца
дель Пополо к Венецианскому дворцу, которые и служат на время карнавала его
границами.
Конечно, дамы и прежде катались по Корсо. Однако Лиза не
сразу узнала эту узкую улицу, когда, после полуденного удара колокола на
Капитолии, возвестившего начало карнавала, calessino с двумя татарочками в
плотных вуалях в сопровождении эффенди в халате и тюрбане (Фальконе) и
обнаженного по пояс чорбаджи на козлах (Гаэтано) влилась в медлительное
движение нарядных, изукрашенных карет.
Все окна, все балконы были увешаны коврами, все помосты
обиты старинными штофными обоями. Все готовилось к тому, чтобы как можно
большее число зрителей могло полюбоваться великолепным зрелищем.
Вот входная дверь какой-то лавки в одну минуту превратилась
в ложу. Хозяин, с трубочкой в зубах и с красною фескою на голове (Августа и
Лиза, проезжая мимо, помахали ему, словно соотечественнику), появился в этой
двери, поставил в ней пару козел, положил на них доски, кинул сверху коврик, а
дверь завесил красною шторою. Ложа была готова, и ее тотчас заселили маски.
Впрочем, им нынче принадлежала вся Корсо!
Здесь были простолюдинки в коротких юбках и открытых
корсажах с забавными, круглыми масками Коломбин на лицах; дети, одетые
маленькими Арлекинами; страшные чудовища и люди, напоминающие своими нарядами
обитателей восточных морей. Здесь были короли «настоящие» и короли карточные,
олимпийские боги и принцессы, китайцы и маги, визири и драконы, мужчины-птицы и
женщины-змеи. И куда ни глянь – множество Пульчинелл, которые постоянно
дурачились, размахивали длинными рукавами своих белых балахонов, прыгали и
пищали; и столь же много других персонажей комедии масок: Тартальи,
Труффальдино, Бригеллы и Пантелеоне встречались тут и там. И все это пело,
смеялось, кричало, свистело, задирало друг друга. Карнавалом наслаждался
каждый, кто мог наслаждаться.
Лиза с изумлением и восторгом смотрела на буйное,
заразительное веселье, которое царило вокруг. Эта никогда не виданная прежде
пестрая, сияющая красота сливалась перед глазами в один роскошный хоровод
вольного веселья. Ей захотелось закричать, как маленькой девочке: «Прекрасно!
Прекрасно!»
Маски, кружева, банты, шляпы сливались в одно многоликое
счастливое море, из коего Лиза наконец выделила широкоплечего синьора в богатом
костюме крестоносца, сидевшего на прекрасной лошади. Всадники были здесь
редкостью, и Лиза невольно задержала на нем взор. При крестоносце была огромная
корзина, откуда он черпал засахаренный миндаль и дождем сыпал на всех встречных
женщин. Лиза вскинула руки, чтобы поймать конфетку, но не смогла. Крестоносец
заметил это и направил коня прямо к их карете. Не обращая внимания на
насупленного Фальконе, он снял свою шляпу, открыв красиво уложенные пудреные
локоны, и с поклоном оделил девушек щедрыми пригоршнями сластей. Улыбнулся – на
белом размалеванном лице его накрашенные губы казались вызывающе чувственными –
и поехал дальше, сопровождаемый зачарованными взглядами.
– В его повадках узнаешь рыцаря и светского человека! –
наконец проговорила Августа.
– Конечно, разодет богато, да бог ведает, кто он таков, –
побуждаемая странным желанием противоречить, буркнула Лиза.
Августа покачала головою:
– Его выдают руки – изящные, прекрасной формы, очень белые,
никогда не знавшие тяжелой работы.
