При сем предложении княгиня Августа захлопала в ладоши.
Оказывается, еще во время своего прежнего пребывания в Италии мечтала она
побывать в развалинах знаменитой виллы императора Адриана, где сохранились
остатки всевозможных античных затей, среди которых интереснее всего считалось
подобие Канопа, сооруженного Адрианом в память о его пребывании в Александрии.
Герр Дитцель и Яганна Стефановна при виде радости княгини
лишь обменялись понимающими взглядами: они знали влюбленность своей подопечной
в античные древности; это было единственное, что скрашивало ее существование в
притихшей, задавленной османским игом Греции. Хлоя, понятное дело, возражать не
могла по своему подчиненному положению, ну а Лиза мечтала лишь о том, чтобы
Августа и здесь взяла ее с собою.
После Веллетри нигде не задерживались и к исходу дня были
уже в «Св. Франциске». Здесь на всем лежала печать добропорядочности и прочного
достатка: потолок покоился на тяжелых дубовых балках, к коим подвешены
начищенные до золотого блеска медные люстры; стулья, столы и буфеты были
изготовлены из отполированного дерева с затейливой резьбою; ставка для бутылок
охранялась двумя статуями Мадонны, кои свидетельствовали о благочинности сего
пристанища путников. На железном крюке подвешена была четверть жареной туши, а
у входа в главную залу, подобно пузатым часовым, застыли две огромные бочки с
вином, обитые массивными обручами. Для посетителей побогаче имелись изящные
бутылки, оплетенные самой тонкою белою соломкою, точь-в-точь такой, что идет на
дамские шляпки, вдобавок украшенные разноцветными шерстяными кисточками.
Хозяин с хозяйкою понравились гостям с первого взгляда. Его
сорочка, шейный платок и чулки были белоснежными, грубые башмаки сверкали; ее
вышитый передник, рубашка и юбка стояли колом от крахмала.
Комнаты, отведенные гостям, оказались небольшими, но
уютными. Тотчас был подан ужин, состоявший из макарон с сыром (они еще не
успели приесться путникам), сладкого «Треббиано», терпкого «Марино» и пенистого
розового «Дженцано», которому весьма усердно отдавал должное герр Дитцель.
После ужина была готова горячая вода для мытья дам, и, с
наслаждением избавившись от дорожной пыли, Августа с Лизой улеглись в постель
(они спали в одной комнате). Хлоя, вычистив и приготовив на завтра их платья и
настежь распахнув окна (Августа не выносила духоты), ушла в соседнюю
комнатушку, которую делила с Яганной Стефановной. Герра же Дитцеля устроили в
общей комнате для мужчин.
Ночь прошла спокойно, молодые дамы встали отдохнувшими и
свежими. Однако Хлоя, явившаяся на их зов, сообщила, что герр Дитцель занемог.
Сказалась дорожная усталость, усугубленная жестоким похмельем.
Августа распорядилась немедленно перенести его в комнату
дам, где уступила бедняге свою постель, сама сделала уксусный компресс и в
скором времени убедилась, что здоровью ее старого слуги ничто не угрожает; ему
необходим был один лишь покой.
Августа и Лиза намеревались и дальше ухаживать за больным,
однако Яганна Стефановна, хотя и не разделявшая пристрастия княгини к античным
обломкам, уговаривала ее не отказываться от долгожданной поездки на виллу
Адриана, заверив, что они с Хлоею будут отличными сиделками для герра Дитцеля.
Долго уговаривать Августу не пришлось. Она страшно
обрадовалась возможности вырваться из-под докучливого присмотра своих воспитателей,
хоть ненадолго ощутить себя не высокородной изгнанницей, а свободной
путешественницей. Яганну Стефановну, правда, беспокоило, как же молодые дамы
отправятся без сопровождающих, однако хозяин «Св. Франциска» сообщил, что кучер
Гаэтано глаз не спустит с прекрасных синьор. При этом хозяин не скрывал
сожаления, что сам он не так молод и силен, как его кучер. Итальянец не мог
скрыть зависти к нему и своего восхищения молодыми дамами; зачастую его
восхищение даже превосходило необходимую почтительность.
Девушки приняли предложение. Они уселись в хорошенькую
открытую карету, на козлы взобрался щеголеватый молодец в синих штанах,
полосатых чулках, красной безрукавке и круглой соломенной шляпе (при виде его
Августа тихонько прыснула со смеху), и carrozza, иначе говоря – легкая коляска,
выехала со двора.
* * *
На первых порах путешественницы оживленно обсуждали ночное
происшествие, благословляя пристрастие княгини к свежему воздуху. Их отношения
становились все более непринужденными, они давно избавились в обращении друг к
другу от титулов и наконец, по просьбе Августы, перешли на «ты», ибо иное
обращение в Италии вообще выглядит странно. Обеим страшно нравилось, как звучат
их имена на итальянский манер; они то и дело без надобности окликали:
– Агостина! Луидзина! – И заливались при этом ликующим
смехом, напоминая детей, вырвавшихся из-под присмотра строгих мамок.
Carrozza легко катила по извилистой Тускуланской дороге.
Вдали по синему небу белой светящейся лентой вились очертания Сабинских и
Альбанских гор. Кое-где при дороге стояли статуи мадонн, обещавших сорок дней
индульгенции за трижды прочитанную «Ave Maria».
Вокруг простиралась унылая равнина. Вид ее поразил Лизу, уже
привыкшую к прекрасным видам благодатной земли, куда принесла ее судьба. Словно
бы они очутились не в Италии, а совсем в иной стране! Все было бледно, угрюмо.
Плохо выделанные поля, бесприютные окрестности, изредка оживляемые повозками,
запряженными быками. Кое-где топорщили свою сумеречную листву чахлые каменные
дубы. Ветерок доносил запах земли и влаги – запах осени. Изгороди загонов для
скота окаймляли дорогу, но сейчас загоны были пусты; лишь возле одного из них
сидел, пригорюнясь, черноволосый пастух в фартуке из бараньей кожи.
У обочины остановилась женщина в крестьянском наряде, с
белым платком на голове, придерживая водруженную сверху корзину, полную овощей.
Черные глаза выражали такую тяжелую тоску, словно в них отразилось все
беспросветное уныние округи: этих гор, полей, одиноких деревьев и бесконечной
линии акведуков, тающих вдали…
Кучер обернулся на своем сиденье, сверкнув на молодых дам
большими серыми глазами, улыбнулся (он был красив, хотя и не принадлежал к
чистому итальянскому типу; видимо, знал о своей привлекательности и не
пропускал случая опробовать свои чары на всякой женщине, от крестьянки до
княгини) и, обведя кнутовищем округу, воскликнул:
– Campagna di Roma!
Августа объяснила спутнице, что Римскою Кампаньей называется
окружающая Рим земля, известная тем, что в древние времена богатые люди ставили
здесь свои виллы. И в самом деле, вдоль дороги то тут, то там начали появляться
развалины, еще более усиливающие ощущение какой-то кладбищенской заброшенности
этих мест; и наконец перед девушками возникли многостолетние оливковые рощи и
укрытые в густой зелени развалины виллы Адриана.
