– Примерно так. Ведь дружба – это очень серьезно, это значит, мы будем нести друг за друга полную ответственность, и зачастую даже за пределами инструкций, понимаешь меня?
– Ну, честно говоря, я и не предполагал, что это настолько серьезно…
Было видно, что Фрин обескуражен.
– Вот поэтому я и предлагаю приятельские отношения. Начинаются они с того, что все отчеты для центра мы вначале обсуждаем и, уж тем более, не транслируем наши беседы в реальном времени.
– Кстати, в центре могут заинтересоваться, почему я прервал эти трансляции, а потом мои кураторы…
– Об этом не беспокойся, – перебил Спец. – Ты можешь сказать, что у нас переменились отношения. Мы глубже погрузились в работу, стали понимать друг друга с полуслова, так что наше общение превратилось в малоинформативные, для постороннего, знаки и полунамеки. Это не выдумка, так работают по-настоящему слаженные группы.
Яркая вспышка, сверкнувшая над операционным столом трансологов, заставила обоих прервать разговор.
– Ух ты! – покачал головой Спец.
– Это они маяк достали.
– А почему сверкнуло?
– Это момент расцепления связей.
– Электричество?
– Нет, лептионовая дуга вроде бы…
– Так говорили вроде, что лептионы – лженаука?
– Это было давно, сейчас лептионовые потоки признаны официально.
– Видать, большая потеря энергии…
– Для субъекта – да, для маяка – нет.
– А он после такого выживет?
– Ну, раньше мы их привозили живыми, почему ты сейчас сомневаешься?
– Раньше я не задавался этим вопросом, да и вообще предпочитал не ждать в демонстрационной. Сами-то мы привыкли к щадящей бесконтактной медицине, а здесь средневековье какое-то.
– Бесконтактно маяк не извлечь.
– Это да. Но вспышка…
– Вспышка происходит из-за разрыва потоков, потому что обезболивание условное, чаще его называют шоковым.
– Это как?
– Ну, пациента парализуют, а потом при резкой боли он почти теряет сознание от шока, и болевые ощущения притупляются.
– Уж лучше бы он терял сознание, – поморщился Спец.
– Этого допускать нельзя, тогда могут измениться многие показания в маяке.
– А крыша у него не поедет после таких мучений?
– Нет, после того как ткани соединяются, шоковые воспоминания стирают. Но разве у тебя не было трансологической практики? Многие в звеньях раньше работали трансологами.
– Нет, – покачал головой Спец. – Была возможность, но я не захотел.
Он вздохнул и отвернулся от демонстрационного панно.
– Ты это… Дай свою лицензионную таблеточку, хотя я знаю, что мне не положено…
– Ну, приятелю я могу дать одну, это ведь не преступление?
– Да, одну не преступление. А вот если я потребую у тебя каждый день по одной, нужно докладывать в центр, несмотря ни на какую дружбу.
– А почему? – удивился Фрин. – Ты ведь, наверное, уже заметил, что я употребляю этот препарат регулярно?
– Заметил, конечно. Но ты сидишь на этом биокорректоре давно, ты с ним в полной совместимости, а мне нельзя, вот разве что одну… Хотя нет, не пробовал и нечего привыкать.
Спец снова посмотрел на демонстрационную панель и опять поморщился.
– Не переживай, ему уже швы спаивают.
– Я понял, вон какой дым стоит.
– Потом сотрут из памяти шоковые переживания, и все будет в порядке.
– И все же жаль их, беззащитных.
– Это ты зря, я недавно читал отчет о мягких муглах, о тех проблемах, с которыми сталкиваются трансологи и наш брат – звенья доставщиков.
– И какие же проблемы?
– Эти муглы-универсалы весьма неустойчивы, как в сознании, так и в бессознательном состоянии. Были случаи, когда они приходили в себя прямо на операционном столе, видимо, от боли, и ломали дорогостоящее оборудование. А один, при попытке обработать его для установки маяка, нанес трансологу удар в спектре тонкой материи, видимо, сгенерировав ее из лептоидных потоков. Так что зря ты за них беспокоишься, работа с мягкими муглами – это как разминирование бинарно-стрессового фугаса, который взрывается, почувствовав страх или волнение сапера.
– Ну, Фрин, ты меня озадачил, – сказал Спец и, стряхнув с мембранного скафандра невидимые соринки, поднялся, поскольку их объект уже покатили на платформе к выходу. Теперь предстояло вернуть его обратно.
125
Переброску роботов начали до восхода солнца, но поначалу все складывалось так, что могли не управиться и за всю ночь.
Протоки начали мелеть, и вода упала до такого уровня, что даже плоскодонная платформа на полном ходу не могла пройти по десятисантиметровой луже. К счастью, промеры были сделаны заранее, и крушения не произошло, но дело крепко застопорилось, и только слаженная работа людей Сэма Бертуччи и команды из полудюжины бойцов из охраны банкира Джайхая помогла решить проблему.
Платформу перетащили волоком, зацепив веревки за буксирные петли.
Так первым рейсом доставили машину Хирша и всех пилотов, которых высадили на заросшем островке, кишащем безвредными, по заверениям Веллингтона, змеями.
С пилотами оставили одного вооруженного охранника, и хотелось думать, что только для защиты, потому что бежать в болотно-змеином крае было некуда.
Ни о чем не беспокоился только Шойбле, получив три килограмма ветчины местного производства, хотя Джек уверял, что это мясо гигантских крыс.
Шойбле в ответ только улыбался, такими мелочами его было не напугать, ведь совсем недавно он ел пересоленную несвежую козлятину, а ветчина была ароматна и красива на вид – с прослойками сала. Чудо, а не ветчина.
Солнце еще не поднялось в зенит, и под кустами было прохладно. Охранник сломал ветку и, обеспечивая пилотам безопасность, лично распугал всех змей, а потом ссадил с дерева огромную сороконожку и забросил ее в воду, где за нее тотчас началась драка между караулившими поживу хищниками.
После этого можно было безбоязненно расположиться в прохладе и ждать, когда вернется Веллингтон. Уже через полтора часа послышался шум приближающейся платформы, и Шойбле вдруг сказал:
– А ведь на самом деле здесь неплохо.
– В каком смысле неплохо? – спросил Джек.
Шойбле неопределенно пожал плечами и забросил в рот очередной кусок ветчины. Понять его было можно – в руках пакет с едой, в кармане туалетная бумага, он действительно чувствовал себя в полном порядке, не то что Джек с Хиршем, мучившие себя анализом и пугающими выводами.
