– Ты что, в школе не была? – удивилась Лёка.
– Не-а.
– Можно узнать почему?
– Можно. Мамалыга опять шмотки прислала.
Лёка только брови подняла.
– А письма нет?
– Есть. И приглашение.
– И ты опять его порвала?
– Не-а.
– Что это с тобой?
– Да я вот подумала... Может, стоит поехать?
– Стаська, ты издеваешься над бабкой?
– Даже не собираюсь. Она приглашение на двоих прислала,
махнем?
Мать уехала в Штаты, когда мне было шесть лет. И ни разу не
приезжала, только посылала тряпки и изредка деньги. Звонила регулярно, плакала
в трубку, канючила, что скучает, мучается и все такое, но... А лет пять назад
стала дважды в год приглашения присылать. Но я их рвала на фиг. Больно мне
надо! Я обиделась на нее раз и навсегда. Чем шмотки дерьмовые посылать, могла
бы хоть разок приехать. Но у нее всегда находилась тысяча причин, по которым
она вот именно сейчас никак не могла себе позволить... И лет в двенадцать я
решила – все, хватит, нет у меня матери и не надо. Мне и с Лёкой хорошо.
Тут я точно знаю – Лёка любит меня и за себя и за мать. И Гера мне тоже за
деда и за папашу, которого я и не видела никогда. Я стала называть ее
Мамалыгой. Отвратительная пресная каша. Если в нее добавить кусочек сыра сулугуни,
проглотить можно. В качестве сыра были посылки со шмотьем. По телефону я с ней
разговаривала еле-еле, думала, ее проймет, она все бросит и приедет, а потом
поняла – ничто ее не проймет. Ну и ладно. Между прочим, Лёка тоже
обиделась. Но Мамалыга ей все же дочь и она от меня эту обиду скрывает. Но я
знаю...
...Обычно я Мамалыгиных писем не читаю, очень нужно! Читает
Лёка. Иногда комментирует, иногда требует, чтобы я прочла. А зачем? Там всегда
одно и то же: «Дорогие, любимые, простите, жить без вас не могу...» Жить она
без нас не может, видали? Это она без мужиков своих жить не может. То у нее
Артур какой-то был, то Джон, а то и вовсе японец. В последнее время русский
эмигрант завелся, Игорь...
Когда я завалилась спать, на тумбочке письмо увидела.
Значит, Лёка хочет, чтобы я его прочла.
«Солнышко мое единственное, если бы ты знала, как я тоскую,
как мне стыдно и больно, что ты без меня растешь, да что там, выросла уже и
влюбилась, наверное, когда ж и влюбляться, если не в семнадцать лет. Мне вот уж
тридцать семь, а я все еще жду настоящей любви...»
Мне стало тошно, я это читать не хочу. Пусть ждет своей
любви хоть до гроба. Дура она совсем, что ли? Я скомкала письмо и зашвырнула на
шкаф. Пускай пылится до генеральной уборки. К черту, не желаю я никакой любви.
Ничего в ней нет хорошего. Никто не знает, но я один раз переспала с парнем.
Гадость! И девчонки все врут, что это кайф. Со всех сторон гадость!
Утром Лёка спросила:
– Прочла письмо?
– Не-а. Начала и сблеванула.
– А что насчет поездки?
– На фиг!
– Твердо?
– Тверже не бывает. Лучше в свои Мариански Лазни езжай,
подлечишься, все больше толку будет.
На том мы и порешили. А на красавчика Игоря я решила забить.
Леокадия Петровна
Когда Стаська уходит в школу, я, если есть время, очень
осторожно и тщательно обыскиваю ее комнату. Знаю, это некрасиво, но ничего не
могу с собой поделать. Я за нее боюсь, боюсь давно, постоянно, панически. Что я
ишу? Шприцы, наркотики, обгорелую ложку, противозачаточные средства – сама
не знаю что. К счастью, пока я ничего такого не находила, но береженого Бог
бережет... Следов моих обысков она пока не обнаружила, иначе закатила бы
грандиозный скандал. Она бывает излишне резкой, даже грубой, но ведь она сирота
при живой матери, отца даже я никогда не видела. Стаська сама про себя говорит,
что она полукруглая соломенная сирота. Надо отдать ей должное – она
девочка развитая, любит читать, и не только детективы.
Ну вот, кажется, обыскала все. Сюрпризом для меня явилось
лишь то, что на сей раз она не порвала приглашение, а спрятала в стол. Неужто
вдруг захотела в Америку и только из альтруизма отказывается, чтобы я могла
полечиться в Марианских Лазнях? Меня эта мысль тронула до слез. А на шкафу
валяются уже три скомканных письма. Давненько мы не делали генеральную уборку.
Зазвонил телефон. Бухгалтерша с нашей радиостанции.
– Леокадия Петровна, приезжайте денежки получать. Последний
раз в руки даем.
– То есть как? – испугалась я.
– Дальше на карточку переводить будем.
– А у меня нет карточки.
– Сделаем, не проблема. Как раз и заявление напишете.
Кстати, придумайте заранее какое-нибудь слово, не меньше семи букв.
– Зачем? Какое еще слово?
– Кодовое, только никому не говорите. И такое, чтобы не
забыть. Все, миленькая, я вас жду с двенадцати до четырех.
Кодовое слово из семи букв? Такое, чтобы не забыть? Ариадна,
чего проще! Единственная дочь, которая так бездарно, нелепо, жестоко устроила
свою жизнь, сломав разом жизнь дочери и матери. Когда она упорхнула за океан,
мне было всего сорок шесть, по нашим временам – не возраст. Но она думала
только о себе. И что? Чего ради были все эти жертвы? Чего она там достигла, в
своей Америке? Сделала карьеру? Нет. Устроила личную жизнь? Тоже нет. Менять
мужиков как перчатки можно и здесь. И, по-видимому, с каждым годом шансов у нее
все меньше, Дура, жестокая эгоистичная дура. И это я виновата, я воспитала ее
такой. Нет, я ее такой не воспитывала. Я старалась привить ей... Ах, да какая
разница теперь, что я там старалась ей привить... Как говорится, что выросло,
то выросло. Теперь главное – не упустить Стаську. Но почему же все-таки
она не выбросила приглашение?
Ненавижу нововведения, вроде зарплаты на карточках,
электронных пропусков и прочей дребедени, хотя радиослушатели считают меня
вполне современной и, как выражается Стаська, «суперпродвинутой бабкой». Всю
жизнь смолоду я проработала диктором Всесоюзного радио, а потом наша профессия
«принакрылась медным тазом». А надо было на что-то жить и растить Стаську.
Тогда я стала репетитором, подтягивала по русскому языку безграмотных
компьютерных детей. Иногда мне хотелось убить этих долдонов или самой
удавиться, и я твердо решила ни за что не заводить в доме компьютер, чтобы
Стаська научилась читать и писать как нормальный ребенок, хотя, конечно, она
клянчила и канючила, но я отвечала, что у меня просто нет денег. С тех пор я
приучилась скрывать от нее часть своих заработков, чтобы она привыкла
соразмерять запросы и желания с реальными возможностями, и кажется, мне это
удалось. Не то чтобы я купалась в деньгах, какое там, но все же она считала и
считает, что я зарабатываю несколько меньше, чем на самом деле. Иногда, правда,
я устраиваю ей сюрпризы – дарю хорошие вещи, вожу куда-нибудь на отдых, но
у меня всегда есть «заначка» на черный день. Ах да, я отвлеклась. Работу
репетитора я ненавидела, но жить-то надо. И вдруг... Бывают в моей жизни такие
прекрасные «вдруг»! Мне позвонила одна моя приятельница и бывшая коллега и с
искренним возмущением сообщила, что ей, известному диктору, предложили черт
знает что. А именно – вести передачу на молодежном канале, и не просто
так, а на сленге.
