– А ты Аннушке помогла?
– А как же иначе? Я ей показала, что с ней будет, ежели
она предложение одного графа примет, она ему и отказала. Так он и вправду
заговорщиком был, через год его казнили... А семью его сослали... То же и при
красных: я хозяйку спасла, ей тогда двадцать годков было и в нее один важный
товарищ из Совнаркома влюбился, предложение сделал. Он ей нравился очень, хоть
и старше был намного. Ну я ей тоже все показала... Она, правда, и сама умная
была, все говорила: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская
любовь». А уж после нашего разговора она вовсе в провинцию уехала, подальше от
Москвы. Тем спаслась. А товарища того вскорости расстреляли. И мать, и сестру
посадили как ЧСВН, знаешь, что это такое?
– Член семьи врага народа?
– Именно, именно, Дарьюшка! А вот когда она прадеда
твоего встретила и полюбила, я ей сразу сказала – выходи, не задумывайся,
она вышла и прожила с ним много-много лет, бабку твою вырастила, и, кстати,
когда у нее любовь случилась на стороне, я ей тоже сказала, любить люби, но
семью не ломай! Она послушалась и права оказалась... А ты вон все меня взаперти
держала, да если б ты обо мне вовремя вспомнила, то и замуж за своего
Ваську-поганца не вышла бы, да и за Ваньку тоже. Я б тебе, дурехе, объяснила,
где твое счастье-то.
– И где же?
– Рядом было, да сплыло, теперь уж поздно.
– Ты о ком?
– Дело прошлое, чего о нем говорить.
– Зюзюка, ты мне не снишься?
– Еще чего! Я вообще-то с тобой разговаривать не
хотела, но когда ты меня в теплой водичке искупала, да на мягоньком полотенчике
сушить уложила, а потом горошком украсила... Пожалела я тебя, боюсь, без меня
опять глупостей наделаешь. Открой-ка пудреницу...
Я быстро открыла пудреницу и увидела там... собаку.
– Господи, да что это значит, собака какая-то...
– Видать, помешает тебе собака с этим соседом-то.
– Как может собака помешать?
– Чего не знаю, того не знаю... А вот увидишь. Теперь
закрой пудреницу и снова открой, поглядим, что там у нас со вторым кавалером.
В зеркале не было просто ничего.
– Значит, ничего не будет... – огорчилась я.
– Не знаю, но, скорее всего, он тебе просто совсем не
подходит, ты дворянского рода, а он... из другого сословия. Смерд.
– То есть его кандидатура даже не
рассматривается? – засмеялась я.
– Выходит, так.
– А если я его люблю?
– Когда успела-то? Ты ж после него на соседа
засматривалась, так что... Подожди, он к тебе завтра в гости собирался?
– Послезавтра.
– До послезавтра времени еще много, может, и еще кто
появится.
– Зюзюка, милая, так не бывает.
– Все бывает! Запомни раз и навсегда – бывает все,
а особенно хорошее, и никогда ничего не поздно. Вот бабке твоей уж за пятьдесят
было...
– И что? – безмерно удивилась я.
– Роман у ней случился, уж после деда твоего. Ей за
пятьдесят, ему и вовсе на десять лет больше. Влюбились они, жуть просто... Ты
уж тогда была не такая маленькая, ничего не замечала?
– Нет!
– Ну да, где уж вам, молодым, сообразить, что бабка
твоя не старушка была, а немолодая дама, красивая, с манерами. Я помню ей сказала:
«ничего у тебя не выйдет!» А она смеется: «Зюзюшенька, я уж в том возрасте,
когда мне от любви ничего, кроме самой любви, не нужно, мне просто от ее
присутствия в моей жизни хорошо»...
– И что же?
– Да ничего особенного, только он женатый был, жену боялся,
в делах своих как-то запутался и бабку твою во всем обвинил... мол, отвлекала
его от дел и всякое такое... Сам бы не сообразил, жена подсказала.
– Он дурак, что ли, был?
– Дурак, ясное дело.
– И чем все кончилось?
– Да ничем. Она плакала тогда, убивалась. Я ей говорю:
«я ж тебя предупреждала»... Она мне знаешь что ответила: «Я рада, что не
послушалась тебя, старая ворчунья. У меня пять лет счастливых было в том
возрасте, когда у других даже воспоминания о любви потускнели совсем». И все
повторяла: «Не говори с тоской „их нет“, но с благодарностию „были“.
– Да, бабушка часто это говорила...
– Чего задумалась? А, я вижу, хочешь спросить, будешь
ли ты счастлива?
– Вообще-то я совсем о другом спросить хотела, но раз
ты сама завела этот разговор...
– Будешь обязательно, только я еще не знаю когда. Ты
пойми, я ж не гадалка, я про будущее вообще не знаю. Ты вот мне кавалера
предъяви, тогда я могу тебе сказать, годится он или...
– Или он смерд?
– Вот-вот...
– Да, Зюзюка, сегодня, наверное, самый удивительный день
в моей жизни...
– Ты правильно все сделала, волосы перекрасила под
бабку твою... Мне приятно... Я знаю, что ты хотела спросить – были ли у
меня любимцы... Были. И твоя бабка самая любимая была. А вот ее бабку я не
любила. Заносчивая, меня никогда не приласкает, пользовалась мной, как...
Помнишь сказку про зеркальце?
– «Свет мой, зеркальце, скажи»?
– Кажись, Пушкин написал? Это до него слухи про мое
зеркальце дошли.
– Зюзюка, у тебя мания величия, а еще ты врушка!
Пудреницу бабушке ее поклонник подарил в уже вполне советские времена.
– Не знаешь ты ничего! Раньше зеркальце у меня было
другое, без всякой там пудры, старинной веденецкой работы... Да разбилось оно в
революцию... А меня прабабка твоя сохранила и дочке своей передала.
– А ты без зеркальца не могла?
– Могла, но только на словах, без картинки, не так
впечатляло, ну вроде как нынче все больше телевизор смотрят, а радио мало
слушают, с картинкой-то оно убедительнее... А когда бабке кавалер-то пудреницу
подарил, оказалось, она тоже веденецкой работы...
– Теперь это называется венецианской работы...
– Ах да, я запамятовала, бабка твоя говорила, старость
не радость... Да, вот еще, ты это... помалкивай про меня, подружкам своим не
вздумай болтать. А то я не смогу тебе никогда больше помочь. Обо мне все знает
только моя хозяйка, и никто больше. Вон, бабка твоя уж как тебя любила, все
равно лишнего словца не проронила. Постой, а ведь, похоже, конец мне
приходит...
– Какой конец, почему?
– Так ты ж бездетная, некому тебе меня передать. Ты
помрешь, и я с тобой... Ой не дело это, надо срочно тебе дитятком обзавестись,
и непременно дочкой, мужчины-то нам не годятся, а внучку ты уж и не дождешься,
наверное, возраст вон... Ну если только совсем скоро понесешь... Ой, что это я,
вы ж теперь так не говорите, залетишь, вот... Я, конечно, не очень понимаю,
почему это называется «залететь», вот «понесла» —нормально, а залетела...
Странно как-то...
