Я обдумал и отверг множество подходов к решению проблемы по дороге сюда. Мягко выражаясь, наши взаимоотношения с Ляном были сложными и запутанными. Мы не любили друг друга, но и не испытывали ненависти. Мы жалели друг друга — тому хватало причин — и нуждались друг в друге.
В конце концов я решил последовать примеру Великого стража и высказаться прямо.
— Мне стало известно, что из миров Солнечной системы прибывает новая группа работников.
Лян пожал плечами, откровенно раздражённый тем, что я говорю о таких незначительных вещах.
— Это обычная замена одних другими. У нас недостаточно рук для выполнения того, что мы должны делать, поэтому силы работников истощаются очень быстро.
Секунду я наблюдал за Ляном. Кроме того, что был вежлив, он отличался и невероятной честностью, что мне также нравилось в праведниках. Они говорили только то, что имели в виду, и имели в виду именно то, что говорили. А если вдруг это было не так, то сразу же становилось очевидным, как дважды два.
— Так, значит, нет ничего такого, что мне следовало бы знать?
Я мог сильно усложнить Ляну жизнь, но сделал другой выбор, и он прекрасно это знал. Он помогал людям, отчаянно оберегая их от жажды и голода. Я был благодарен ему за это, но моя благодарность была такой же, какую я испытывал к Хамаду, не больше и не меньше.
Лян снова пожал плечами:
— Не могу сказать наверняка. Возможно, они решили расследовать смерть Бьянки Файетт.
Я прищурился:
— Бьянки Файетт?
Он нахмурился. Настоящий, нескрываемый гнев сковал его плечи, а морщины, прорезавшие лоб, стали казаться глубже.
— Да. Она была одной из стражей. Её… нашли мёртвой год назад.
Да, вот оно! Именно это я и пытался вспомнить.
Смерть праведника. Это случалось время от времени. Центральные улицы были не такими уж безопасными даже для тех, кто их неплохо знал. Я видел рапорт. Я видел место, где это произошло, и наблюдал за тем, как тело было передано праведникам. Поскольку они не подняли никакого шума, я просто забыл об этом.
— Мне думается, вы не были удовлетворены нашим расследованием… Простите, как её звали?
— Файетт, — произнёс Лян медленно и чётко. — Бьянка Файетт.
— Вы не были удовлетворены нашим расследованием смерти сеньоры Файетт? Если оно вообще имело место. К тому времени, когда до нас дошла информация, от тела практически ничего не осталось. Кто бы или что бы ни убило её, установить, как это произошло, было невозможно.
Потом мне внезапно пришло в голову, что за последние пять лет никто не приезжал сюда расследовать смерть других праведников. Но ни один из них не служил в стражах.
— Ваши люди заявили, что это было обыкновенное разбойное нападение. — Лян вопросительно приподнял лохматые брови. — В противном случае есть ли причины доверять?
— Вы должны думать, что есть, а иначе вы не потребовали бы дополнительного расследования. По крайней мере, я это допускаю. — Я ничего такого не допускал. Я его прощупывал, но Лян, казалось, не замечал.
— Только ради проформы. — Лян отвёл взгляд. Как я уже говорил, когда праведники пытались лгать, это незамедлительно становилось заметным. — Мы находимся в опасном окружении. Координатор Файетт была недостаточно осторожной.
Я именно так и думал, но слышать подобное от такого тихого, мягкого и вежливого человека было и неуместно, и неловко.
— Звучит как-то холодно.
— Из уст праведника, вы имеете в виду?
— Да.
Лян глубоко вздохнул и потёр ладони:
— Думаю так. Но у меня нет времени на тех, кто не в состоянии вспомнить, какая разница между бессмертными и неуязвимыми. — Он опёрся о подлокотники кресла, готовясь подняться.
— Прошу прощения?
— Извините. — Он изобразил на лице гримасу, вероятно, потому, что осознал, как только что сам отсрочил своё отступление. — Бьянка Файетт была привилегированной бессмертной. Некоторые из них забывают, что как раз из-за того, что их организм подвергся химическим изменениям, они беззащитны против сильного удара по затылку. Вы сказали, то же случилось и с ней?
— Надо бы навести справки. Но ответ — да.
Я наблюдал за ним. Никогда не слышал, чтобы праведник когда-нибудь о ком-нибудь так говорил. Я не слышал, чтобы они вообще открыто говорили о своих бессмертных. Интересно, как сказывалось на них сознание того, что смерть была делом выбора. Что чувствуешь, когда не только являешься хозяином собственной жизни, но и вместе с жизнью получаешь в дар вечность?
Лян наконец поднялся.
— Бьянка Файетт пыталась получить выгоду от своего пребывания. А мы здесь не для этого.
Мне понадобилась минута, чтобы переварить сказанное. Полагаю, если бы я дал себе труд подумать, то в голову непременно пришла бы мысль о том, что все праведники — люди и, следовательно, не лишены пороков. Я никогда не мог вообразить, что мне представится возможность услышать, как кто-то из них говорит об этом. Мне не нужно было знать их секреты. Но сейчас всё выглядело так, словно выбора у меня нет.
— Почему вы не отправили её домой? — спросил я.
У Ляна дёрнулся уголок рта.
— Будто у нас есть власть над стражами.
— Понятно.
Хоть раз, что-то сказанное Ляном о тех, кто населял миры Солнечной системы, действительно имело смысл.
— Может быть. — Но в глазах Ляна не читалось никакого сомнения.
— Простите, что вытащил вас сюда.
Он глубоко вздохнул:
— Ничего. Мне всё равно надо было в эти края. Мой друг из Вёрзера прислал мне записку. К ним прибыл полный корабль рабочих аварийных служб с Обливиона. Он расспрашивает их. Вдруг удастся разузнать что-нибудь о вашей матери.
— Спасибо.
Мне стоило труда не отвести взгляда. Бесполезно надеяться, что Хамад не подслушивает этот разговор.
«А ещё бесполезно надеяться, что он не знает о помощи Ляна в поисках моей матери, — напомнил я самому себе. — Просто он пока ещё не выдаёт своего интереса».
Лян пожал плечами. Раздражение и гнев придавали силы и большей выразительности его жестам.
— Это тяжело. Они мудрят с именами. Вам удалось узнать её идентификационный номер?
— Нет. — Мне удавалось сохранять спокойствие. — Эта не того рода информация, которой клерки склонны с лёгкостью поделиться.
Лян тихо рассмеялся:
— Да. Я заметил. Будем на связи.
— Спасибо.
Мы стояли в тишине, не друзья, но и не враги. Мы использовали друг друга, но жалели, что нам приходилось это делать, и каждый изо всех сил пытался понять другого.
