– Супер! Я уверена, он ей понравится, и бабушка будет в
восторге, а вот папа… Но папы сейчас нет в Москве, а когда он вернется… Мы
поставим его перед свершившимся фактом.
– Мака, давай все-таки до утра не будем торопиться с
мечтами и планами.
– Да, вы правы, ой, Ангелина Викторовна, я чувствую,
что все-все будет прекрасно, замечательно… Я чувствую, у меня интуиция…
– Дай тебе бог!
Но утром Федор Васильевич не передумал. Он проснулся в таком
превосходном расположении духа, что даже тесный и неудобный гостиничный номер
показался ему прелестным уголком. Вы влюблены, друг мой Федор Васильевич, по
уши влюблены, и вам, похоже, отвечают взаимностью! А тут еще в чердачное оконце
проник солнечный луч и жизнь показалась ему поистине прекрасной. И это
благодаря Маке, моей Маке! Интересно, она понравится Дуське? Дуськой звали его
младшую сестру Евдокию, которую он весьма почитал за ее рассудительность и
вообще нежно любил. А еще он любил своих племянников, Федьку-младшего,
умнейшего парня двенадцати лет, и маленькую толстую Шурку. Это была его семья.
Дуська одно время пыталась женить его на ком-то из своих многочисленных подруг
и приятельниц, но, когда все приемлемые кандидатуры были им забракованы,
махнула на брата рукой.
– Все, я умываю руки, – заявила она. – Ищи сам!
И вот он нашел Маку! Какое прелестное, веселое существо,
открытое. С ней легко будет жить, о ней приятно будет заботиться, покупать
подарки. Интересно, она уже встала? Ах, как хотелось бы очутиться сейчас рядом
с нею…
Наслаждаясь всеми этими не слишком глубокими мыслями, он
пошел бриться. А что, я еще вполне гожусь в женихи! Двадцать с половиной лет
разницы… Ничего рокового. Мне будет шестьдесят, ей сорок, нормально! И быт
устроится. Она, похоже, такая домовитая, уютная… Надо поскорее ей позвонить, а
то бедняжка небось терзается, не передумал ли этот старый хрыч?
– С добрым утром, детка!
– Федор Васильевич! – восторженно отозвалась она.
– Довожу до твоего сведения, что все остается в силе и
что я ужасно соскучился. Только не смей называть меня по имени-отчеству. И еще
– когда увидимся?
Федор Васильевич вернулся в Москву на сутки раньше, чем
Мака. И первым делом, войдя в свою холостяцкую квартиру, позвонил сестре.
Дуська не работала, занималась воспитанием детей, домом и мужем Иваном.
– Федька, мы все время с ребятами отслеживали тебя по
телевизору, но тебя не показали ни разу!
– Зачем я тебе по телевизору, имеешь шанс увидеть меня
воочию! С подарками и потрясающей новостью!
– Новостью? С какой новостью? – всполошилась
сестра.
– Так я тебе и сказал по телефону! Ужином покормишь,
тогда расскажу!
– Приезжай скорее, мы собирались уже садиться, но
подождем тебя! Иваныч, ужин откладывается, Федя приехал!
С легкой руки Федора Васильевича его тезку все звали
Иванычем, так их легче было различать.
Дверь ему открыл свояк Иван:
– Ну, живой классик, добро пожаловать!
Они обнялись.
И тут же в прихожую высыпали остальные члены семьи. Дуська
повисла у него на шее, Иваныч степенно жал руку, а Шурка ревела громким басом,
пытаясь пробиться к ноге родного дядьки.
– Вы меня встречаете так, будто я не был в Москве по
крайней мере год! – смеялся Федор Васильевич, впрочем растроганный и
умиленный. Его сейчас легко было умилить.
– Ну, шурин, пошли ужинать, мы и так заждались, с
голоду помираем! – сказал Иван. – Все рассказы и подарки потом, а то
Шурке давно пора спать!
– Федя, мой руки – и за стол! – распорядилась
Дуська.
– Зачем мыть руки, они у меня чистые!
– Не выдумывай!
– Так и быть, спасибо хоть ботинки снимать не
заставляешь! – привычно ворчал Федор Васильевич.
Когда все уже сидели за круглым столом на просторной кухне,
Дуся не выдержала:
– Феденька, какая у тебя новость?
– Нет уж, давай сначала поедим.
– А что, твоя новость испортит нам аппетит? –
поинтересовался свояк.
– Тебе и детям – вряд ли, – засмеялся Федор, –
а Дусе – запросто.
– Ты женишься? – испугалась сестра, отличавшаяся
отменной интуицией.
– Представь себе!
– На немке? – воскликнул Иваныч. – Класс,
будем к тебе в Неметчину ездить.
– Замолчи! – прикрикнула на него мать. –
Федя, кто она?
– Она прелесть. Подробности после ужина.
– А совмещать ты не можешь? – взмолилась Дуся.
– Так я и знал! Ладно, вот смотри!
Он вытащил из кармана поляроидный снимок, сделанный кем-то
на стенде издательства «Фатум». Мака и он.
– Боже мой, сколько ей лет? Восемнадцать есть? –
простонала Дуся.
– Почти двадцать четыре, она редактор в издательстве.
– Дай-ка взглянуть, – потребовал Иван.
– И мне! – попросил Иваныч.
– А что, хорошенькая, аппетитная, прелесть
просто! – восхитился Иван. – Свежачок!
– Рыжая, что ли? – спросил Иваныч.
– Она, кстати, чем-то на Шурку похожа, – заметил
Иван.
– Глупости! – отрезала Дуся. – Она хищница! В
ней есть что-то от рыси!
– Не ревнуй, Дусечка, у твоего брата хороший вкус. А
что молоденькая, так это хорошо, нарожает тебе племянников! Ты же любишь
детишек!
– У вас любовь? – обреченно вздохнула Дуся.
– Несомненно, причем с первого взгляда.
– Ну вот, так я и знала! Она, конечно, не москвичка? У
нее нет жилплощади?
– Ничего подобного, самая что ни на есть коренная
москвичка, со своей квартирой на «Аэропорте», живет одна, но у нее есть мама с
папой и бабушка.
– Правда? – у Евдокии Васильевны словно камень с
души свалился. Никто не покушается на имущество ее любимого непутевого
брата. – А кто ее родители?
– Мама преподает иностранные языки, а папа строит мосты
в Европе. И, кажется, еще туннели, что-то в этом роде. А бабушка когда-то
играла на арфе в оркестре Большого театра. Ты удовлетворена?
– Но ты еще не сделал предложение?
– Сделал!
– А как ее родители отнеслись или они еще не в курсе?
– Ну почему же? Я по телефону просил ее руки.
– Мама дорогая, – схватилась за сердце сестра.
– А как ее звать? – вдруг басом осведомилась Шура,
поначалу не проявлявшая ни малейшего видимого интереса к невесте дяди Феди.
– Да, в самом деле! – поддержала дочь Евдокия
Васильевна.
